— Она действительно мертва? — спросил он со страхом.
— Поверь на слово. А если не веришь, попытайся возложить на кого-нибудь вину за ее смерть. На это у тебя уйдет вся жизнь, а газеты получат очень пикантный скандальный материал.
— Хорошо, хорошо.
— Иди. — Рокко захлопнул дверцу машины и поехал дальше. Он повернул на запад на Семьдесят второй улице, пересек Центральный парк и остановился у дежурной аптеки на Бродвее, чтобы позвонить по телефону.
— Санто? — спросил он, когда сняли трубку. — Он еще не спит?
— Si.
— Хорошо, буду через час. — Рокко повесил трубку. Он не любил беспокоить шефа ночью, но приказ есть приказ. Что бы ни случилось, он должен был лично доложить об этом.
Он ехал по Вест-Сайд-хайвей и думал о том, как Дон Джи оценит то, что он сделал. Ошибок не было, А присутствие Бена, пусть и неожиданное, еще больше нитей связало в один узел, никто из них об этом и не мечтал.
Он надеялся на одобрение шефа. Никуда не денется, одобрит, говорил себе Рокко. Никуда не денется. А если так, то ему придется продемонстрировать свою признательность.
Иногда, Рокко знал об этом, признательность Дона Джи была такой щедрой, что от нее просто дух захватывало.
Глава восемьдесят вторая
В полночь колокола англиканской церкви, находящейся в двух кварталах от дома Фискетти в Скарсдейлс, зазвонили с таким неистовством, что разбудили Розали. Она взглянула на часы возле кровати. Она встала и тихо прошла босиком по верхнему этажу дома. Она проверила, как спят дети, и посмотрела, не появился ли Бен.
Спустилась вниз. Иногда он приходил домой таким усталым или пьяным, что засыпал на диване в гостиной. Пошла на кухню и открыла холодильник, испытывая ужасный голод. Рассматривая содержимое холодильника, она потянулась к хлебнице и открыла крышку. Потом осознала, что же это она делает, и захлопнула холодильник.
Розали вернулась в гостиную и некоторое время читала журнал. Чувство голода отступило. В половине первого она отложила журнал и принялась за книгу, которую взяла в библиотеке. В час она положила ее и пошла наверх, чтобы опять лечь спать. Она отчетливо понимала, что Бен сегодня не придет домой. Женщина с Девятой улицы, которую он содержал, та самая, из чьего дома — она это видела — он бежал тем вечером, была, вероятно, не лучше самой обычной проститутки.
Розали знала, что живет во вседозволенном обществе, в котором возможны отступления от общепринятых моральных норм. Журналы, которые она читала, изобиловали примерами супружеской неверности и половой извращенности, к этому уже все привыкли. Розали знала, что у авторов журнальных статей это вызывало гнев, но они упорно продолжали сообщать о самых потрясающих нравственных преступлениях. Делали это снова и снова.
Ей пришло в голову, что если у Бена любовница, то и ей следовало бы завести любовника. Неясно только, как это осуществить.
Она знала, что в Виллидж были парни, которые много чего ей плели об этом. Но они были ужасно грязными и бог знает когда мылись в последний раз. Одно требование она наверняка предъявила бы к любовнику: чтобы он регулярно принимал душ и чистил зубы.
В половине второго она опять встала и спустилась вниз, чтобы посмотреть в большом словаре слово «deracinate».
[129]
Глава восемьдесят третья
— У нас есть один идиот, который считает, что мы не должны иметь никаких дел с мафией, потому что она очень часто прибегает к насилию.
Палмер кивнул, как бы подтверждая свои слова. Он пил уже третий стакан шотландского виски и знал, что Вирджинии Клэри надоело его слушать.
— Как будто обычные люди редко прибегают к насилию, — добавил он немного погодя.
Комната представляла собой нечто вроде библиотеки и выходила окнами на реку. Одна стена от пола до потолка была занята книжными полками, но не на всех полках еще были книги. Кроме того, в комнате были большой диван, на нем устроилась Вирджиния со стаканом в руке, письменный стол и мягкое кресло, в котором сейчас сидел Палмер. Он почувствовал, что говорит слишком монотонно, и остановился.
— Человек чаще прибегает к насилию, чем какое-либо другое животное, — сказала она.
— Причем он, единственный, обладает способностью, применив насилие, порицать его. Как будто… — Палмеру разговор нравился, и он опять оживился. — Разве мы не применили силу сегодня вечером перед отелем «Уолдорф», когда разгоняли этих ненормальных демонстрантов? Никакие мафиозные структуры, синдикаты и чего там еще не демонстрируют столько насилия, бессердечия и черствости.
— Только человек, помимо прочего, еще и двуличное животное, — заявила Вирджиния. Палмер понял, что она была не трезвее, чем он сам. — Животное, которое совершает преступления, о которых никакое другое животное и не помышляет, а потом называет такие преступления зверством. О другом человеке он говорит: «Он вел себя как животное», но на самом деле это означает: «Он вел себя как человек».
— Он — единственное животное, которое может разговаривать.
— Поэтому только он говорит неправду.
— Браво! — закричал он.
Она выпрямилась.
— Давай лучше займемся любовью.
— Это лучшее, что можно придумать.
— Раз ты так ненавидишь человечество, — сказала она, допивая то, что осталось в стакане, — почему ты просто не размозжишь себе череп?
— Это не в моем стиле.
— Зато в моем. Теперь я не настолько хорошая католичка, чтобы бояться самоубийства.
— Вот как, — парировал он. — Тогда почему ты не покончила с собой?
— Потому что в этом мире еще много сукиных детей, которых я бы хотела захватить с собой.
— Браво! — сказал он.
— А ты разве не ощущаешь нечто подобное?
— У меня нет желания переселяться в мир иной.
Она кивнула.
— Это потому, что тебе подходит и этот, такой, какой он есть.
— Ни черта.
— Богатые всегда предпочитают статус-кво.
Его глаза сузились.
— Ты действительно ненавидишь меня, да?
Она на удивление твердым шагом подошла к его креслу. Потом присела и положила голову к нему на колени.
— Нет.
— Но, черт побери, что мне со всем этим делать?
— С чем этим?
— С банком. С корпорацией банков. Со всем.
— Просто рассматривай все проблемы по очереди. — Она начала гладить его ноги. — Ты все еще не можешь оправиться от шока, от осознания того, что ты не очень-то отличаешься от Винни Бига. Вот что в действительности кроется за всеми твоими вопросами. Ты уже знаешь ответ. Большое преступление. Большой бизнес. Чтобы это знать, тебе не было необходимости смотреть, как убивают полицейских и пикетчиков, чтобы защитить большой бизнес. Ты уже вылил свой собственный ушат грязи, мой дорогой. Ты уже испачкал свои руки. Я не говорю тебе ничего нового.
