Она выключила огонь под сковородкой.
– А тебе нравится Ройс? Правда?
Нед жевал свой спартанский завтрак, набив рот, чтобы не говорить. Потом тянул черный кофе без сахара. Потом смотрел в черное дно своей чашки и молчал.
Лаверн тихо вздохнула.
– Я соскучилась по девочкам. – Ее голос звучал очень мягко.
Нед резко поднял голову, будто услышал незнакомый голос, и взглянул на Лаверн.
– Я тоже. Когда они должны вернуться, в начале сентября?
Никогда, ответила про себя Лаверн. Я сделаю все, чтобы они никогда не покинули безопасное гнездышко, которое устроили для них мои родители. Она следила за лицом Неда, испытывая редкое и приятное ощущение злорадства. Он не единственный, кто не должен отвечать на вопросы: в эту игру могут играть и двое.
– Я скучаю о них, – продолжала она, – потому что, когда они завтракают, ты хотя бы заставляешь себя разговаривать.
– Неужели?
Она увидела, что огонек интереса, зажегшийся было в его глазах, погас, как только он снова вернулся к каким-то занимавшим его проблемам. Он подошел к холодильнику – агрегату с двумя дверцами, слишком большому для них двоих. Не колеблясь, он открыл дверцу, достал апельсиновый сок и закрыл ее. Лаверн заметила, что он спокойно налил и выпил небольшой стакан сока.
– Что, больше в белом ящике нет привидений? – спросила она, улыбаясь.
Он печально взглянул на нее.
– Ты заметила?
– Трудно не заметить. Начиная с Бонна, ты боишься заглянуть в холодильник. Это уже больше года.
Он поставил стакан в мойку и включил воду. Потом взглянул на часы.
– Ты… никому не рассказывала об этом?
– Зачем? Чтобы это попало в твое досье?
Он кивнул, по-прежнему не глядя на нее и не садясь с ней за стол. Она переложила блины на свою тарелку, взяла масло, полила их сиропом.
– Точно не будешь? Может, хоть один?
Он повернулся к ней, пытаясь вникнуть в то, о чем она говорит.
– Они пахнут чудесно. Но нет, не буду. – Он снова взглянул на часы. – Их подарила мне Лу Энн, никак не могу привыкнуть к часам без стрелок.
– Сядь, – посоветовала она. – Мо Шамун никогда не опаздывает, но и никогда не приезжает раньше. Кстати, что ты нашел в нем?
– Он первоклассный умный офицер.
Снова нахмурившись, Нед уставился на пустой стул, как будто обдумывал самое важное решение в своей жизни. Наконец он взял еще один крохотный кусочек бекона и начал медленно покусывать его, как белка покусывает орех. Это избавляло от разговора.
– Нед.
– Гм.
– Шамун упомянул что-то вчера о повышенной готовности. Я полагаю, это официальная форма ответа: «У меня нет времени помогать жене, когда к ней ворвались коммуняки-провокаторы». У меня была для тебя видеопленка; она так и валялась бы дома, если бы я не приказала Шамуну забрать ее. Это ты называешь «повышенной готовностью»? А что прикажешь мне делать с провокаторами в следующий раз? Или тебя не касается, что твоя жена при удобном случае может оказаться жертвой? Но ведь это не безразлично твоей жене. Следующий ублюдок, который попытается залезть, получит пулю 38-го калибра прямо через щель для почты. Это заставит тебя быть осторожнее, Нед?
Он продолжал жевать свой бекон, пока тот не исчез. Потом криво улыбнулся.
– Успокойся, Восс. Я жалею о вчерашнем. Но я же извинился вечером.
– Ничего не объяснив.
Он вздохнул и чуть было снова не взглянул на часы, но вовремя удержался.
– Полагаю… – сказал он безразличным тоном, – словами об уничтожении коммуняк, ломящихся в дом, ты доказала, что должна все узнать. Поэтому, чтобы ты не стреляла, я все тебе объясню.
Он рассказал об ожидаемом у Пандоры Фулмер приеме, не углубляясь в детали, касающиеся мер безопасности. Лаверн начала вилкой вырезать из блинов узоры, но ничего не ела.
– Мы на прием приглашены?
– Конечно. Но, боюсь, что не смогу тебя за руку держать. Придется тебе обходиться без меня.
– Это что-то меняет?
– В каком смысле?
– Меняет что-нибудь то, что я буду без тебя? – Она оттолкнула тарелку. – Когда ты хотел рассказать мне о приеме? Вчера вечером?
– Вот я и рассказал тебе это. – Нед щелкнул пальцами, обнаружив тем самым недовольство. – Ты уж как-нибудь постарайся отделить свою личную обиду от нависшей беды.
Она кивнула в знак согласия.
– Жены умеют это делать, особенно брошенные. И более всего те, кого оставили, словно и не оставив. Жить дома, спать в одной постели и при этом не быть вместе! – закончила она, переходя на крик.
– Отлично. – Он взглянул на часы, на этот раз открыто. – Я подожду Шамуна на улице. Он человек молодой, впечатлительный, холостой. Не стоит портить его представление о счастье в браке.
– А я?
– Извини, не понял?
Лаверн почувствовала, как стеснилось ее дыхание. Она не собиралась затевать этот разговор. Он был не в ее стиле и напоминал нытье. Единственная дочь генерала Криковского никогда не ныла – это удел слабых.
– Мои фантазии о счастье в браке. – Услышала она свой голос будто со стороны. – Ты хоть имеешь представление о том, что я?.. – Она остановилась вовремя.
Это не касалось Неда – он не скрывал, что его не интересует вопрос, почему у них нет больше детей. Грех, конечно, но тогда ей казалось правильным не плодить кучу детей. Она уже не ходила в церковь по воскресеньям, а на последнем причастии была больше года назад. Но до сих пор помнила слова священника после ее признания в том, что ей перевязали трубы. Многие годы они звучали в ее душе, пока она не поняла, что этот ответ – полное дерьмо. Она решила, что священник, не раз слыхавший о таком прегрешении, имел наготове подходящий ответ. «На твоей душе тяжкое бремя, – сказал он, – но ты несешь его во имя Того, кто прощает. Оставь это Богу, а сама постись».
– И каждый год после этого… – вырвалось у Лаверн.
Нед удивленно взглянул на нее.
– Извини?
– Нед, ты стал такой, как они все. Ты даже говоришь не так, как американец. «Извини?» Они превратили вас всех, даже самых лучших, в нытиков.
– Восс, не кипятись.
– Я? Это потому, что я чувствую себя брошенной.
– Что?
– Я рада, что вспомнила об этом. Брошенная! Я думала об этом вчера утром, когда смотрела, как ты уходишь. Ты всегда уходишь, Нед. Физически ты возвращаешься, поэтому нельзя сказать, что ты ушел. Но для меня это не имеет значения. Я то, что осталось в прошлом. Ты понимаешь?
– Конечно, даже то, что выделено курсивом. – Он выглянул в окно кухни. – А что, все это можно было мне сказать только перед работой? Чтобы я целый день приходил в себя после чудовищного завтрака, который ты…
