Она нервно засмеялась.
– А почему бы нет?
– Ты когда-нибудь слышала о женском обрезании?
Возникла неловкая пауза. Ее щеки зарумянились.
– Это что, шутка?
– Это называется клитеродектомия.
– Морис!
– Нэнси Ли, арабские мужики не успокоятся, пока не вырежут тебе клитор. Не говори, что ты об этом не слышала.
На этот раз пауза была еще более длинной и неловкой.
– Ты за мной шпионишь, Морис.
– Я ревную, как дьявол, вот и все.
Она сделала попытку засмеяться.
– Ты что, хочешь извести себя? Мы провели неделю в Риме, ну и старались там!..
Ее смех был заразителен; Шамун непроизвольно захихикал. Она на него долго смотрела.
– Я не могу сегодня вечером, Морис. В восемь у меня одно серьезное дело.
– Что бы там ни было, встретимся у меня в пять тридцать? Я тебя довезу назад.
Она сидела молча, играя со своей записной книжкой.
– Ты не знаешь этого парня, Морис. Он… понимаешь, я как будто ему должна, а он не стесняется получить свое. Он просто с ума сходит, если видит другого парня рядом со мной.
– Пять тридцать, угол Одли и Гросвенор. Я буду на маленьком коричневом «форде-фиесте». Я доставлю тебя, куда ты скажешь к восьми вечера, точно.
– Не знаю, Морис. Я хотела бы.
– Этому парню все уже немного наскучило. А ты устала быть должницей. Со мной начнешь все сначала.
Ее рот слегка приоткрылся. Она так напряженно на него смотрела, что не заметила, как выронила на траву записную книжку.
– А потом? – хотела она спросить.
– Теперь о тебе, Нэнси Ли. Я без ума от тебя.
– Ну…
– Пять тридцать. Одли и Гросвенор. Это свидание.
* * *
Один из немногих не разорявшихся регулярно магазинчиков находился на углу пешеходной улицы Саут-Молтон и Бленхейм. Шамуну казалось, что магазин под названием «Бриктон» был здесь всегда. Он торговал обычной женской одеждой и всем тем, что носят модные дамы со средним достатком. Назван он был в честь той, чей ночной клуб в Риме был излюбленным местом многих знаменитостей. Но было еще одно объяснение такому названию.
Попрощавшись с Нэнси Ли, Шамун прошел по Саут-Молтон и остановился на углу, разглядывая витрины «Бриктона».
Потом дошел до конца улицы. В кофейне заказал сдобу с маслом и чайник китайского чая. Он сидел, наверное, минут пятнадцать, глядя на стол и размышляя, состоится ли встреча, которую сегодня утром он назначил на два тридцать – именно это время показывали сейчас его часы. Поняв, что срок наступил, он не испытал тревоги, хотя не чувствовал себя и спокойным. У входа в кофейню послышался вдруг какой-то шум. Он поднял глаза.
Владелица «Бриктона» была рыжеволосой и толстой, хотя и не пухлой. Пятьдесят фунтов лишнего веса были катастрофой для женщины ее роста. Она изменила свою фамилию в Бриктон – по названию магазина. К югу от Оксфорд-стрит ни у кого не было такой большой груди. Шамун напомнил себе, что к северу от этой границы пальма первенства, конечно, принадлежала Лаверн Френч. И не одна.
Бриктон села у столика позади Шамуна так, чтобы ее шепот никто, кроме него, не мог слышать. Раздался звук чиркнувшей спички. Она закурила и выпустила дым в его сторону.
– Ну, паренек, лови момент.
Шамун кивнул и начал что-то аккуратно писать карандашом на дешевой бумажной салфетке со столика.
Он и Бриктон знали друг друга давно. «С тех пор, когда я была костлявой», – говаривала Бриктон, хотя Шамун помнил ее только пышечкой. Перед ним живо стояла их первая встреча в Тель-Авиве в день его приезда на автобусе из Бейрута. Он окончил колледж еще в те добрые времена, когда стреляли меньше, чем теперь. Но даже тогда только американский паспорт помог ему проехать в Израиль. Та встреча была тоже в кофейне, мало чем отличавшейся от этой: тогда Шамун заказывал что-то, говоря по английски.
– Эй, янки, тебе нужен переводчик с дипломом Велесли?
Бриктон – ее звали, кажется Мириам, но Шамун за долгие годы забыл ее имя – родилась в Штатах, после колледжа переехала в кибуц к северу от Яффы. Она была на десять лет старше Шамуна и уже тогда имела звание капитана в Моссад. Не будучи урожденной израильтянкой, она не могла попасть во внутреннюю разведку Шин-Бет. Но Моссад, проникнувшая во все страны, сумела использовать ее исключительные способности.
Аккуратно записывая свои короткие заметки, Шамун подумал о том, что сейчас она, вероятно, полковник, как Нед Френч. В конце концов, руководить резидентурой Моссад в Лондоне было чертовски сложно.
Особенно для женщины.
Глава 10
– Да нет, сэр! Если бы только Абе Линкольн поддержал его, вместо того, чтобы прижать в деле с этим негодяем Джо Хукером, война закончилась бы к осени 1863 года.
Нед Френч сидел в тихом уголке «Большой бочки» на Гудж-стрит, слушая, как Амброз Эверетт Бернсайд-третий защищал своего деда, устроившего резню во Фридериксбурге.
«Большая бочка» была приятным старомодным пабом с гигантской, на три стороны, стойкой в центре: дюжины клиентов могли пристроиться возле нее одновременно.
Под влиянием виски и нескольких чашек крепкого кофе в старике за последние полчаса произошла замечательная метаморфоза. Он заметно взбодрился.
– Надо помнить одну штуку, молодой человек, – объяснял Бернсайд Френчу. – Грэмпо сделал ошибку, которую сделал бы любой честный человек. После всех этих воплей – ну, двенадцать тысяч юнионистов погибло и всего пять тысяч северян – Грэмпо прямо сказал Линкольну: «Сэр, вышвырните этих разбойников, не подчинившихся моим приказам – а это были Франклин, Самнер и Хукер, – или вышвырните меня». Неважно, что во Фридериксбурге Грэмпо выступал против генералов Роберта Э. Ли и Стоунволла Джексона. Нет, сэр, Линкольн просто освободил его от командования и отправил в Теннесси. А разве позже не Грэмпо спас Ноксвилл от Лонгстрита? Однако после этого дела в Род-Айленде никто не стал относиться к нему хуже. Они трижды избирали Грэмпо губернатором. А потом послали его в Вашингтон сенатором. Вы видите, молодой человек, что фамилия, которую я ношу, – славная фамилия. И именно это делает всю мою историю настолько непереносимой.
Нед обдумывал, как бы ему спросить старика, в чем же состоит его обида на США.
– Расскажите мне о себе, мистер Бернсайд.
– В 1940-м я пошел на войну добровольцем, еще до Перл-Харбора. Меня зачислили в ВВС. Тогда они еще назывались авиакорпус. Это уже позже, в 1942-м, нас всех перевели в армейскую авиацию США.
– Вы были летчиком?
– Нет, механиком. Я прибыл сюда, в Англию, с первой группой семнадцатых.
