Хаккад чувствовал, что сходит с ума. Его кормили и разрешали смотреть телевизор, но это было все. У него забрали бритву и отключили телефон. Даже приготовленную Лейлой пищу просматривали – не спрятана ли в ней записка.
Нэнси Ли не сходила с ума… пока. Вчера утром она сообщила Бриктон о запланированном на воскресенье нападении и рассчитывала передать новую информацию, когда вернется в дом номер 12 после похода по магазинам. Но двери захлопнулись: теперь у нее не было доступа ни к информации, ни к Хефте, ни к Бриктон.
Один из двух вооруженных охранников непрерывно раскладывал пасьянс. Другой слушал классическую музыку по «Радио-3», выключая его, когда читали стихи или рассказывали о термоядерной реакции. Время от времени звонил телефон. Разговоры были односложные и ничего не давали Нэнси.
– Они об этом пожалеют, – кипятилась Лейла. – Не беспокойся. Мой брат – очень сильный человек. Эти собаки пожалеют о том, что так обращаются с нами.
Нэнси Ли не приходило в голову извлечь хоть что-то из Лейлы. Поэтому она до сих пор не знала, что первоначальный план нападения был украден пучеглазым и подчинен его целям. Нэнси знала лишь о захвате Большой лондонской мечети – сообщив об этом Бриктон, она была спокойна. Она красила ногти, листала журналы мод Лейлы, пила «кока-колу», занималась аэробикой и старалась не жаловаться на жизнь.
Иногда она думала, появится ли здесь Брики, чтобы спасти ее и заниматься с ней любовью. Она никогда не испытывала ничего такого. Она в долгу перед Брики.
* * *
Ройс Коннел появился из спальни Джилиан Лэм медленно и вкрадчиво, как немецкий актер в фильме о Дракуле. Он взялся за косяк двери обеими руками, прошел дальше, оперся о стену. Взгляд его блуждал по квартире, а в глазах застыл безмолвный вопрос: «Где я?»
Осторожно закрывая дверь спальни, он услышал за спиной глубокое и ровное дыхание Джилиан. Ее руки обнимали подушку так же, как совсем недавно обнимали его.
Уже утро? Ройс в одних носках бесшумно прошелся по дому. Это была маленькая пристройка к огромному особняку под названием Обри-Гейт, расположенному в верхней части Обри-Уок. Отсюда можно было увидеть не только соседний Кенсингтон, но далеко, как во сне, – шпили музея Виктории и Альберта, вздымающиеся в утреннем тумане, подобно высокой груди русалки.
Ройс нашел крохотную кухню и остановился, думая о том, как бы сварить себе кофе. Он не делал этого уже много лет. Кофе всегда готовили для него сотрудники посольства, вроде Фишлока. Но, говорят, старые навыки не пропадают? Он поставил кипятить воду. Маленькие оранжевые кварцевые часы на полке показывали раннее время – не было и семи. Оперевшись на раковину из нержавеющей стали, Ройс попытался свести воедино отрывочные воспоминания о прошлой ночи.
Нас было трое, так? Джилиан, восхитительная Мириам и я. Двусмысленная ночь – с утаенными и раскрытыми тайнами. Ночь, как водопад. Ройс положил в кружку большую ложку растворимого кофе и залил его кипятком.
Он вошел в маленькую гостиную Джилиан, впервые с удовольствием разглядев прекрасную мебель и интересные картины на стенах. Холостяцкая квартира, пожалуй, здесь едва хватает места для одной женщины. Стоп! Неужели это Коро? А на другой стене маленький набросок пейзажа… Сезанн? Не может быть. Копии. Ройс нашел свои ботинки под маленьким диваном рядом с туфлями Джилиан на высоких каблуках. А ночью здесь были и оранжевые туфли Мириам.
Она – бисексуалка, подумал он, нахмурившись, и попытался всунуть ноги в свои ботинки. Ройс отхлебнул глоток кофе.
Бриктон с ума сходила по Джилиан, пока не поняла, что та безразлична к женщинам. Тогда Мириам затеяла скаутский праздник: распевала песни, выкрикивала тосты. Потом в ней проснулась сваха – еврейская страсть выдавать замуж – лучше, конечно, за хорошего профессионала, дипломата или телерепортера.
Ройс смутно припоминал, что он отчаянно защищал благословенное одиночество, негодуя против того, что люди что-то «должны» друг другу, когда у них роман. Они спели об этом несколько песен. «Ты принадлежишь мне». Песни собственников. Он отчетливо вспомнил, как Мириам хриплым баритоном выводила бессмертные строки из «Девушки сна»: «Ты научишься готовить и шить, и ты полюбишь это, я знаю». Кофе был ужасен.
Набросок наверняка принадлежит Сезанну, а вон тот карандашный рисунок акробата – несомненно, Кле. До того, как он потерял рассудок.
Ройс вернулся в кухню, где аккуратно вылил весь свой кофе, сполоснул кружку и поставил ее вверх дном на маленькую деревянную подставку. Все в этой квартире было маленьким, подходящим много работающей журналистке. Ройс почувствовал резкий контраст с огромными комнатами Коринф-Хауза, предоставленного ему правительством. Но все же здесь, если верить словам Мириам, было больше того, что сразу бросалось в глаза. Например, живопись на стенах.
Джилиан вышла из комнаты, чтобы приготовить закуску, необходимую после их неимоверных вечерних возлияний.
– Прекрасная девушка, – тихо сказала Мириам. – Прекрасный маленький домик. Привратницкая к большому особняку.
– А кто живет в особняке? – поинтересовался Ройс.
– Никто. Когда Джилиан порвала с семьей, она устроила так, что никто из них не сможет добраться до Обри-Гейт.
– Вы хотите сказать, что она владеет всей этой громадиной?
– Мой дорогой…
Мириам придвинула к Ройсу свой гигантский бюст. Занятие сводничеством расположило к фривольности.
– Мой дорогой, – продолжала она, – кажется, я знаю о вашей подружке больше, чем вы.
– Она мне не под…
– Она – леди Стоук-Монктон. – Пухлый рот Мириам открылся и закрылся, как у оракула. – Она не вынесет, если поймет, что вы об этом узнали. Она ненавидит свою семейку.
– Мне незнакома эта фамилия.
– Ее прадедушка нажил миллионы на опиуме в конце прошлого века, – сказала Мириам свистящим шепотом. – Когда умер ее отец, она с братом унаследовала огромные фермы на севере, какие-то заводы в центральной части Англии, недвижимость в Лондоне. Мой дорогой Ройс, эта недвижимость поражает воображение. Но меня не удивит, если она отдаст все это на благотворительность. Она… тсс!
Ройс услышал, что хозяйка возвращается.
– Но откуда вы все это знаете? – спросил он у Бриктон.
– Это же моя работа, мой сладчайший.
– В бутике?
– О чем вы тут шепчетесь, а? – спросила Джилиан.
Сейчас, сидя в кухне, Ройс размышлял об услышанном. Он был полуодет, поэтому надо было собраться и тихо уйти. До Коринф-Хауза отсюда было не очень далеко, да и хорошая прогулка пойдет ему на пользу. Не очень сильная, но непрерывная боль в пояснице беспокоила его. Вот результат вдохновенного сводничества Мириам, подумал Ройс. Как он смутно помнил, она ушла чуть позже полуночи, чтобы не мешать затеянному ею.
Как ни странно, именно присутствие третьего лица сделало все это возможным для Ройса. Он сознательно ограничил свои контакты с противоположным полом. Похождения всегда заканчивались тем, что к полуночи он на цыпочках с ботинками в руке выбирался из квартиры, как какой-нибудь главный герой порнографических комиксов. На ночь он не оставался никогда – не из-за секса, а потому, что не выносил возникавшей после него принудительной интимности.
