– Все равно – спросите его. Вы единственная, кто это может.
– Как он смотрит на меня... мертвыми глазами...
Уинфилд обошла стол и обняла Эйлин.
– Это его единственный шанс. И ваш тоже.
Глава 58
Никки Шан получил приказ: быть на пристани в шесть утра. Его подберет моторная лодка «Леди-дракон», разукрашенная бронзой и красным деревом. Он поднимется на борт и представится как Артур Дюмон (инициалы А. Д. – это подчеркивалось отдельно). Его будет ждать человек, инициалы которого В. С. Вот и все, что сказал ему Шан. Остальное – в его собственных руках. Это было чем-то большим, чем простое испытание – как если бы его забросили на глубину, не спрашивая, умеет ли он плавать. Утонешь или выплывешь – твое дело.
В пять тридцать его разбудила Банни. Все ее движения теперь приобрели скользящую изысканную плавность, свойственную Николь. Она причесывалась, как Николь, высоко поднимая волосы и закалывая их сзади шпильками. Она носила такие же длинные узкие юбки с разрезом, сшитые для нее Николь. Она говорила мягко, мелодично, приглушенным голосом. И так же, как Николь, обращалась со своими «мужчинами» – Ником, Лео и Лао – как с инопланетянами. Их встречали, обслуживали и забавляли – проворно и молчаливо, отвечая веселым щебетом на редкие обращения или вопросы.
Только Никки огорчала эта перемена. Лео и Лао воспринимали все как должное. Как естественное право – быть постоянным объектом хлопот и забот. Возможно, Лео и имел такое право на ближайшие несколько лет, что же касается отца – Никки никогда раньше не обращал внимания на то, как подчиненно ведет себя Николь по отношению к Шану, пока Банни не начала подражать ей.
Он стоял на берегу и смотрел на приближающуюся лодку с заглушенным мотором. На борту красовалась картинка из старого мультика и надпись «Леди-дракон». Лодка, почти не производя шума, остановилась у причала. Молодой человек с сигарой во рту протянул руку Никки и помог подняться на борт. Снова приглушенно забулькал мотор.
– Бакстер Чой
[81]
, – представился молодой человек с круглым, лунообразным лицом.
– Артур Дюмон.
– Господь милосердный... – Чой засмеялся, поглядывая на Никки. Он был на полголовы ниже, с красновато-бронзовой кожей, как у американских индейцев. У Никки цвет кожи был скорее оливковый. – Господь милосердный, – повторил Чой с ирландским акцентом. – А мне сказали, ты вылитый француз!
– По-твоему, не похож?
Чой рассмеялся. Сигара, прилепившаяся к губе, подпрыгивала.
– Не особенно. Впрочем, на пару китайцев мы тоже не похожи, верно?
Он повел Никки в камбуз мимо молодого матроса-китайца.
– Молоко к кофе? Сахар?
Лодка шла так плавно, что Никки почти не ощущал продвижения.
– Ты представляешь себе, какую ценность имеют в Нью-Йорке такие физиономии, как у нас с тобой! – очень серьезно произнес Чой, отбросив свой ирландский говор.
– Именно таких, как мы, постоянно цепляют копы.
– Я не про копов, – отмахнулся Чой. – С копами всегда можно договориться. Я про пуэрториканцев, доминиканцев, гаитян, кубинцев, мексиканцев, короче – про тех, чьи предки прибыли сюда на рабовладельческих кораблях. Они бросают на меня единственный взгляд – и принимают как родного брата. Примут и тебя, если ты избавишься от акцента лягушатников.
Никки сделал глоток кофе.
– Акцент обычно не чувствуется, если я не устал и не волнуюсь.
– Левее на пять градусов, – скомандовал матросу Бак-стер Чой, выглянув наружу. Он обернулся к Никки. – Твой отец взял меня на службу, потому что я закончил колледж. За его деньги. Так что с распределением ролей все должно быть ясно: ты – начальник, я подчиненный.
Никки ухмыльнулся.
– Каждый обязан что-то изображать. Какой университет?
– Миссионерский колледж в Гонконге, колледж Святых отцов. – Чой выпустил огромный клуб сигарного дыма и осторожно отогнал его в сторону. – Шан Лао купил меня, когда мне было шесть лет. Иезуиты сказали ему, что я подаю надежды. Он хорошо платил все годы, чтобы у меня было достаточно одежды, еды, книг. Знаешь, как говорят иезуиты? Дайте мне дитя, которому нет пяти, – и уже не важно, чье оно было до этого.
Никки рассматривал своего помощника. Бакстер Чой был похож на боксера-средневеса, под одеждой угадывались крепкие бицепсы и развитые плечи. На его губах постоянно играла издевательски угодливая усмешка: «Чего изволите, сэр?» Никки подумал, что Чой совершенно прав насчет своего лица. Его можно было принять за кого угодно – от эскимоса до перса. Достаточно добавить пару национальных черточек в одежде, и Басктер Чой справится с любой ролью.
– Ты занимаешься бегом? – спросил Никки. – Я стараюсь делать не меньше двух миль в день.
– Ты про джоггинг? Я предпочитаю качать вес.
– Придется попробовать бег, – задумчиво произнес Никки. – Это очень бодрит, верно?
– К вашим услугам.
– В качестве телохранителя, э?
Когда Чой становился серьезным и исчезала умильная, слащавая гримаска, его лицо становилось убийственно жестким.
– В какой-то степени. Но вообще, если ты в форме, главное – не позволяй застать себя врасплох.
Он сунул палец в лужицу кофе на столе и вывел: Н = У. Какое-то время оба серьезно разглядывали это уравнение как магический знак.
– Неожиданность равна Успеху, – объяснил Чой. – Неожиданность – тайное оружие, доступное каждому. Если не сумеешь им воспользоваться – проиграешь.
– Отличный девиз, – Никки беспомощно покачал головой, – но почему не нашлось лучшего места, чем Нью-Йорк, для нашей операции?
Чой рассмеялся:
– Смелее в бой, Бакстер Чой с тобой! Я получил приказ – вывести тебя на старт. Стратегия классическая: каждый, кто окопался, лишается свободы маневра и потому уязвим. Атакующий, действующий неожиданно, разнесет его на куски. Вспомни пращу Давида. Ремарка: в ходе операции нам хотелось бы остаться в живых. Принято?
– Это было бы мило.
Чой внимательно всматривался в хмурое лицо Никки.
– Развеселись! Мы хотим сделать нечто неслыханное: побить Риччи на их собственном поле.
* * *
Чарли старался никогда не приезжать в Вашингтон заранее, задолго до назначенной встречи в министерстве торговли. Когда им с Керри случалось оказаться в городе раньше установленного времени, то в любых ресторанах – элитных, ограниченно доступных или просто безумно дорогих – он все равно сталкивался с публикой, которой обычно избегал: соучениками по Гарварду, конкурентами-промышленниками, стервятниками-лоббистами и самыми шикарными шлюхами к востоку от Калифорнии.
Прихватывая с собой «тинкмэн» Керри, запрограммированный на выявление подслушивающих устройств, он обнаруживал «жучка» едва ли не на каждом телефоне, под каждым столом и за половиной украшающих стены картин. Чарли не страдал паранойей. И не считал себя мучеником, обреченным на исключительно тяжелые условия выживания. Но сама мысль, что кто-то невидимый из ФБР постоянно следует за ним по пятам, могла сильно омрачить настроение.
