Чарли отсутствующе кивнул, прекрасно понимая, что в последнее время он теряет вес, а не наоборот. Уинфилд говорила, что он выглядит бодро, но не на вершине своих возможностей. Доктор предупредил, что некоторые транквилизаторы не выводятся из организма неделями, а то и больше. Тем не менее можно вести себя бодро, даже если никто не верит в твою бодрость.
Уинфилд разглядывала близнецов, стоявших по бокам от маленького, сухонького Итало. У одного из них виднелась под глазом маленькая ярко-красная отметка, словно ожог от сигареты.
– Как держится Винс? – спросил Чарли.
Несчастья других – всегда благодатная тема. Уинфилд учуяла слегка агрессивную нотку в голосе отца. Это позволяло предположить, что он снова пытается обрести форму, но уже не как Эль Профессоре, а как достойный родственник Винса.
– Слышал, что его дело ведет окружная прокуратура.
Но Чио Итало нелегко сбить с намеченного пути.
– Это не так важно, как ты думаешь, – с театральным подвыванием произнес Итало, – когда все мы – перед лицом войны. Винс в состоянии сам о себе позаботиться, – он покосился на Уинфилд, – несмотря на предательство вокруг.
– Что же привело тебя ко мне?
Без дальнейшей преамбулы Итало погрузился в лихорадочное перечисление подрывных действий Шана. По его поведению трудно было догадаться, как остро он чувствует свою вину в том, что позволил Винсу так низко пасть. Никто не знал, что Итало проявил бдительность и зоркость, но не сумел правильно истолковать свои наблюдения.
Уинфилд сразу же сообразила, что по каким-то причинам ее двоюродный дед решил временно простить ей неприятности Винса. Одновременно она почувствовала, что намечается крутой поворот в судьбе Чарли. Но Итало, судя по всему, чувствовал себя по-прежнему человеком у власти, имеющим право отдавать приказы.
– Иначе разве решился бы я обратиться к тебе в такое время, Чарли? Когда ты еще не вполне оправился от тех мучений, которым тебя подвергли maladetta Calabrese!
[89]
Но у тебя есть чутье. Dio mio, какое чутье. Рядом с этими разряженными проститутками мужского пола из конгресса особенно заметно, что ты настоящий мужчина.
– Что за чутье, Чио? – Голос Чарли был таким бесцветным, что Уинфилд испугалась. Ей показалось, что отец снова сползает в химическое безразличие. – Чего ты ждешь от меня?
– Чтобы ты дал хорошего пинка прямо по их сифилитическим яйцам! – взорвался Итало. И сразу же пантомимой изобразил раскаяние. – Прости, Уинфилд, сорвалось с языка. Ты видишь, как я расстроен. Пожалуйста, прости меня. – И он еще несколькими мелкими телодвижениями обозначил раскаяние. И вдруг он едва уловимо выпрямился, немного выпятил челюсть, сверкнул глазами – актер, приготовившийся к своему главному монологу. – Они браконьерствуют на трех поколениях Риччи, Чарли. Мой отец давал им взятки. Мои братья. Я. Теперь – мои племянники, ты и Винс. Они считают нас просто деревянными болванчиками, а не людьми, которым они обязаны жизнью. Они думают, нам больше ничего в жизни не надо, только оплачивать их счета. А я говорю – баста, мистер Симпатяга. Я говорю – рука, державшая толстую стопку конвертов с наличными, сейчас держит кнут. В моих досье есть такие вещи – они хуже атомной бомбы! Настало время, Чарли. Настало время дать понять этой своре извращенцев и безмозглых воров, кто их босс и чего он от них хочет. – Он снова покаянно посмотрел на Уинфилд. – Извини мой язык, bella
[90]
. У меня просто под воротником печет, когда я вспоминаю все, что мы сделали для этих неблагодарных.
Сейчас, с ужасом почувствовала Уинфилд, на хрупкие плечи отца снова свалится бремя, от которого он надеялся избавиться навсегда.
– Так чего ты хочешь, Чио? – спросил Чарли таким же одурманенным, безразличным голосом.
– Закона! Закона, который заставит этих проклятых подонков, япошек и китаез, убрать лапы от Америки! – Чио Итало сорвался на визг. – Закона, который скажет: «Basta! Вы, желтые сукины дети, успели сожрать достаточно!» Мы – щедрые люди. Мы открываем объятия иммигрантам. В прошлом они, как и мы, работали до изнеможения, чтобы создать что-то для себя. Но это новое поколение! Они засылают сюда свои деньги, чтобы они работали за них. И деньги возвращаются к ним утроенными, учетверенными. Я хочу, чтобы они прекратили высасывать Америку досуха! Прочь от груди! И я хочу, чтобы это было сейчас!
Чарли запахнулся в тот самый халат, в котором Гарнет увезла его из клиники. Уинфилд подумала, что несколько дней, проведенных в ее квартире, сотворили чудо. Присутствие их двоих – Гарнет и Уинфилд – позволило Чарли снова выступить в своих любимых ролях, любовника и отца. Его рефлексы потекли по проторенному пути, и не только его здоровье, но и его личность быстро шла на поправку. Но другие люди тоже проложили пути в его душу. На карте Итало нанесены тайные тропы к душе, к инстинктам Чарли, к набору кодов в его мозгу. Сейчас, провоцируя племянника еще раз выступить в роли семейного снайпера, Итало пустился во все тяжкие – лесть, уговоры, обман...
– Ты хочешь нового законодательства по иностранному капиталу?
– Папа!!
– Я в порядке, Уинфилд. Ты этого ждешь от меня?
– Я жду этого от дешевых кусочников в Вашингтоне, после того как Чарльз Энтони Ричардс отдаст соответствующие указания.
Чарли понимающе кивнул.
– Ясно. Снова в департамент коммерции? Призовем тяжелую артиллерию во главе с Нелл Кэррэвэй, Кли-фом Унджером и сенатором Бердсоном? Начнем разбрасывать пригоршни банкнот? Напугаем чиновников, имевших неосторожность попасть в твои досье? Дадим им проект резолюции? И без новых похищений?
– Ты ухватил самую суть, Чарли.
– Папа, пожалуйста...
– Пусть говорит, tesoro, – тихо пробормотал Чио Итало. – Когда говорит Чарли Ричардс, весь мир замолкает и слушает.
Уинфилд посмотрела в окно, выходящее на юг, и подумала, как было бы здорово, если бы тут оказалась Гарнет, способная противостоять этому потоку лести. Она чувствовала, что отец ускользает от нее, соскальзывает к роли, для которой его вымуштровали: Эль Профессоре, деловой мозг семьи. Она нервно покосилась на Чарли. Его лицо заливала обморочная бледность.
– Папа?.. – жалобно позвала Уинфилд. Ее голосу вторило эхо, усиливая открытость сцены, на которой Итало устроил свое представление, манипулируя Чарли, как марионеткой. Уинфилд подумала, что если отец капитулирует снова, то она... то она...
– Я счастлив слышать твои слова, – произнес Чарли с широкой улыбкой. – Потому что вот что говорит Чарльз Энтони Ричардс. – Его улыбка стала просто ослепительной, сейчас он был похож на маньяка-изобретателя, собирающегося описать свой вечный двигатель. – Чио, бери свои досье и свои деньги и отправляйся в департамент коммерции сам. Это твоя индустриальная империя на кону. А меня это больше не касается.
