По маленькой тропинке Кевин подошел к естественным зарослям, остаткам джунглей, выжившим, несмотря на то, что весь хребет горы был засеян кокой. Маленькая роща из тонких деревьев укрывала от посторонних глаз два барака. Когда луна вышла из-за облаков, Кевин разглядел двадцатифутовую изгородь, окружавшую расчищенную площадку. Ворота ограды запирались на три засова, каждый с отдельным стальным замком. Дикарские изгибы колючей проволоки венчали изгородь. У Кевина пересохло во рту. Он облизал губы и снова почувствовал вкус Айрис.
Теперь он пожалел о грязной майке и шортах, брошенных в коттедже. Ему нужна была какая-то другая одежда, чтобы пролезть через ограждение. Когда в очередной раз выглянула луна, он осмотрел изгородь в поисках признаков электрификации или системы сигнализации. Но эти новомодные ухищрения не пользовались популярностью на задворках мира.
Присмотревшись, он заметил зазор между двумя витками колючей проволоки – зияющую прореху в несколько футов шириной. Видимо, кто-то экономный оставил эту дыру, чтобы не начинать новый рулон проволоки из-за жалкой пары футов.
В два тридцать Кевин уже осматривал бараки семь и восемь. Но суть дела ускользнула от него. Действительно, здесь не было машин для измельчения листа коки и выпаривания активных компонентов. Просто лаборатория с расставленными вдоль стен тяжелыми стеклянными бутылями и стальными цилиндрами.
В школе и колледже Керри отдувался за двоих. Кевину оставалось только тихо прошмыгнуть мимо преподавателя, пока брат отчитывался за его домашние задания. Никогда раньше ему не приходилось жалеть о своей избыточной ловкости. А теперь Кевин-ловкач тупо смотрел на этикетки бутылей с жуткими, зубодробительными названиями – примерно такими, какие отбарабанивал на экзамене по химии Керри, в два захода, разумеется.
Кевин шевелил губами, читая надписи на бутылях. Губы стали сухими, как бумага, он облизнул их и снова почувствовал едкое сочетание сандала и мускуса, обжигающее вкусовые сосочки.
Он решил записать все названия в свой «тинкмэн», только сначала все зашифровать в промежуточном блоке. Потом он поставит другую программную карту и снова сможет использовать его как записную книжку. Но в темноте, без справочника? Может, попробовать запомнить названия? Диметиламин. Фосфорид хлорид. Содиум цианид. Этил алкоголь. Два последние – о'кей, это он уже слышал. Но первые два... Ди. Метил. Амин. О'кей. Фосфо...
Очередь из «АК-47» разорвала тишину. У Кевина шею и плечи стянула гусиная кожа. Он молниеносно бросился на пол между двумя деревянными ящиками. Над дверным проемом мелькнула тень – там что-то шевельнулось, коротенькое, похожее на человека. Кевин пытался вытащить из кобуры свой браунинг. Из-за навинченного на ствол четырехдюймового глушителя браунинг зацепился за что-то, и он никак не мог вытащить его из кобуры. Как бы не пришлось вступать в игру с пустыми руками, подумал Кевин.
Облака разошлись, и светлый диск луны ярко выделил силуэт человека в дверях, поднимающего автомат.
Обливаясь потом, Кевин все же выдернул браунинг из кобуры. Бесшумное, осторожное движение – заметил ли его вошедший?
Человек в дверях вскинул автомат на плечо и прицелился. Отличная интуиция. Он не мог видеть Кевина, но что-то почувствовал...
Первый выстрел из браунинга попал в лоб Гарри Брумтвейта, второй, когда тот падал, – в грудь. После двух выстрелов глупо было бы надеяться на глушитель. Каждый последующий будет громче предыдущего. Но в конце концов, самые важные выстрелы были тихими. Кевин в первый раз убивал после Корлеоне. И ничего особенного не чувствовал. Обычная работа. И этот тропический остров с буйной растительностью и рассеянной в воздухе влагой не особенно напоминал выжженную солнцем горную сицилийскую деревушку, где кто-то, возможно – невидимый Молло, собирал сейчас кусочки, на которые рассыпалось местное «общество чести».
Ди. Метил. Амин.
Он двинулся в обход деревянного прилавка, мимо поверженного врага. Осмотревшись только, чтобы подобрать «АК-47» – кто знает, что за ночь предстоит? – Кевин выскользнул из седьмого барака. Брумтвейт оставил ворота открытыми.
Не очень хорошо – прикончить гостеприимного хозяина в первую же ночь. Определенно, это нарушение этикета. Кевин тихо присвистнул, напряженно оглядывая окрестности: не шевельнется ли кто в темноте. Он сделал долгий, осторожный вдох. Воздух отдавал мавзолеем. Он стиснул челюсти. Теперь все становится проще. Лорд Мэйс не произвел на него впечатления настоящего военного капо. Болтливый похотливый слизняк. Настоящий военный капо лежит в луже собственной крови в бараке номер семь. У Мэйса кишка тонка, чтобы правильно организовать поиски Кевина. И, по крайней мере, не ночью. Теперь от него требуется одно – благополучно перебраться через хребет.
* * *
Керри Ричардс приехал в Ричланд-Тауэр очень рано, задолго до появления служащих. Он подошел к окну и посмотрел вниз, на город, нежащийся под золотыми солнечными лучами. Красивая картина, приводящая в восторг Кевина.
Сегодняшняя ночь была для него тревожной. Ему приснился Кевин, испуганный, с искаженным страхом, умоляющим лицом. Учитывая, какой образ жизни вел братец, удивительно, что телепатические посылы беспокоили Керри не слишком часто. Но на этот раз Кевин, должно быть, в изрядной передряге. Керри так и не смог заснуть до утра.
В шесть часов, стараясь не разбудить Уинфилд, он выбрался из постели. Прошлым вечером он вел себя не особенно внимательно по отношению к ней. Его давно уже беспокоило затянувшееся отсутствие и молчание Кева. А делиться этим с Уинфилд ему не хотелось. У нее хватает собственных проблем, и она никогда не пыталась взвалить их на него.
Он тихо оделся, вышел из дома и спустился на станцию подземки. У стен дремали бездомные, воздух пропитался застарелым запахом прогорклого жира, дешевого крепкого вина и босых грязных ног.
– Суета, – прокаркал потрепанный старик, сидевший на бетонном полу в нескольких шагах от Керри. – Все суета...
В утренней тишине его надтреснутому голосу вторило эхо. У старика не было ни зубов, ни обуви, ни пальто, – одеждой ему служила какая-то рифленая коробка из картона, обернутая вокруг тела. Глаза, обведенные грязными кругами и морщинами, смотрели ввысь с цементного пола, немигающие, безжалостные.
– Все суета.
Услышав шум приближающегося поезда, Керри бросил на пол перед стариком долларовую банкноту, подношение сивилле из картонной пещеры.
– Как пройдет день? – спросил старика Керри.
– У меня? Или у тебя?
Поезд уже остановился у платформы, слишком набитый для такого раннего часа. У Керри появилось неясное чувство, что мир пытается передать ему какое-то сообщение. Но какое?
Сидя за своим рабочим столом, Керри щелкнул включателем маленького японского цветного телевизора.
– ...сорок три погибших, в том числе шестнадцать детей. Тем временем в Нью-Джерси...
Он выключил звук и сидел, уставившись тупо на диктора, едва шевелившего губами, выплескивая на телезрителей поток жутких новостей. Он выглядел ухоженным, бойким, цепкие глаза возбужденно поблескивали... Все суета. На экране мелькнули улицы Бейрута, подвергшиеся бомбардировке. Женщина с неподвижным, остановившимся взглядом прижимала к себе ребенка, из пухлой шейки струилась кровь.
