– Ю-юджин, – ворковал Винс. Он откинулся на спину и со звонким шлепком плюхнул малыша к себе на грудь. – Хай, Юджин! Улыбнись мне! Ну, еще! Еще, Юджин! – требовал он, щекоча маленькие гениталии. – Улыбнись, а то отщипну эту штучку!
Ленора медленно опустилась, скрестив ноги, на подстилку, между двумя мужчинами. Она заметила взгляд База, скользнувший от пальчиков ее ног, через лодыжки и икры, к тонкой полоске бикини, скрывавшей подбритые с боков волоски. Ленора открыла сумку, достала пачку сигарет и бледно-голубую коробку спичек и протянула ее Базу.
– Когда это вы начали курить? – сдвинув брови, поинтересовался экс-гинеколог. – Вы же знаете, как это вредно! – добавил отец МегаМАО.
– О, я не затягиваюсь, – заверила его Ленора, наклоняясь к зажженной спичке.
Она взяла у него из рук коробочку, спрятала в сумку и медленно выдохнула дым в глаза им обоим.
Глава 53
"Дорогой отец.
Я пал низко. Я не говорил с Банни, не виделся с ней и маленьким Лео так долго, что уверен, он не узнает меня. Когда увидимся, ты меня узнаешь?
Это новый я, как ты увидишь из нижеследующего эссе. В некоторых отношениях я полностью переменился. И хочу доказать тебе завершенность этих перемен.
Как только одни люди завели бизнес по организации преступлений, другие люди придумали бизнес по защите от преступников. Правительства обещают покончить с преступностью, тратят на это миллиарды долларов в год, а преступления набирают обороты и размах.
Размеры законопослушного истеблишмента
[79]
и сил правопорядка – полиции, армии, тюремного персонала, суда – не соответствуют действительному подъему криминального уровня. Почему?
В силу основополагающей договоренности. Обе стороны объединились, чтобы создать по-настоящему мощную индустрию.
Преступление изначально несвободно от риска – а что свободно? – но от его гротескно огромных прибылей толика отчисляется правительству. В этом мире нет совершенства. Всегда найдутся несколько честных конгрессменов, полицейских, членов парламентской комиссии.
Возможны несчастные случаи. Но общее правило – каждый отщипывает по кусочку.
Америка слишком далеко зашла, чтобы возвращаться, за демаркационную линию между законом и беззаконием. Когда начинается война против преступности, Америка терпит поражение, как во Вьетнаме. Это поражение заметно всем. И перенести его невозможно без наркотиков. Глупо в таких обстоятельствах сетовать на продажность полицейских. Когда все стандарты отброшены, кто скажет, что такое продажность, что – честность?
Как сказал один античный скептик – уверен, что в предвидении Великого Запрета, – «где виновны все, невиновен никто».
Ты проявил огромное терпение, хотя отсутствие связи со мной – наверняка выражение неудовольствия. Отлично. Я отвечаю – заметь, в предельный срок! – утвердительно.
Да. Да, я готов со всей ответственностью принять на себя обязательства обеих семей. Все трудности были в мотивировке, в противоречии мотивировки, в стремлении прославиться в журналистике и... Это из прошлого.
Впереди поджидают события. Новая ответственность стала срочной, обеспечив новую мотивировку. Я стремлюсь быть с Банни и Лео. Я стремлюсь участвовать в твоих делах. Да! Да!
Пожалуйста, отец. Мама сказала мне, что есть свободный коттедж по соседству с тем, который занимают они с Банни и Лео. Она может нанять его. Скажи слово ей или мне. Мы не обязаны ждать марта. Как было бы чудесно вместе провести Рождество!
С глубочайшей привязанностью".
Если б Уинфилд не задержалась допоздна, печатая справку, Банни не смогла бы ей дозвониться. Ее представления о времени, и раньше не очень определенные, после жизни в тропиках стали совсем размытыми.
– ...страшно вкусные плоды манго и хлебного дерева, – объснила она.
– Которые тебе приходится готовить самой, – добавила Уинфилд. – Вы с Николь большую часть жизни проводите в качестве hausfrau
[80]
.
– Мы это любим.
Уинфилд помолчала. Личность ее сестры претерпела серьезные изменения. Раньше она проявляла способность привязываться к месту не большую, чем ориентироваться во времени.
– Тебе нравится кухонно-домашняя рутина?
– Мы это любим.
– Перестань говорить «мы». Николь это любит.
– Мы это любим, – повторила Банни. – Как ты поживаешь? Скорость, стресс и достижения?
– Все это несопоставимо с укачиванием юного Лео.
– Мы это любим, Уинфилд. – В голосе Банни прорезалась упрямая нотка. – Мы пытаемся создать здесь дом. Николь и Никки жили везде. Шан живет в самолетах. Мы пытаемся собрать всех вместе, на настоящей семейной основе.
Старшая сестра помолчала, натолкнувшись на кирпичную стену там, где ожидала понимания.
– Никки наконец поддался? В этом все дело?
– Тебе обязательно нужно было использовать это слово? Он наконец решил принять на себя обязательства.
– Мы любим это, – насмешливо продолжила Уинфилд.
– У Никки и его отца есть свои проблемы. Если ты думаешь, что хоть одного из них просто приучить к дому, ты не знаешь азиатских павлинов. Но их можно поддразнить и втянуть в это хитростью. В тандеме, что ли. Если один видит, что другой сделал шаг, он тоже продвигается на дюйм. Я думаю, – Банни шмыгнула носом, – мы с тобой, вышедшие из разрушенной семьи, должны особенно ценить прочную семейную основу.
Уинфилд вздохнула. Пустоголовая сестренка пытается поучать ее.
– О'кей, ты права. Желаю всех благ и большого терпения.
Униженное отступление возымело действие и побудило Банни переключиться на другие предметы, кроме собственного пупка.
– Как там продвигается большой процесс?
– Буксует. Финансовые проблемы валят нас с ног. Волнуемся, сможем ли выдержать аренду помещения. Понадобился ангел-аноним, чтобы купить ленту для машинки, но для больших свершений денег нет. Поэтому моральное состояние настолько низкое, насколько это возможно.
– Тебе нужно сменить обстановку. Мы снимаем соседний коттедж. Там прорва комнат.
В дверях кабинета появилась Эйлин, очень расстроенная.
– С кем вы говорите?
– Это Банни.
Женщины молча смотрели друг на друга. У Эйлин был безыскусно-растрепанный вид, черные волосы сзади стянуты разлохмаченной резинкой.
– Уинфилд? – жалобно позвала Банни. – Где ты там?
