Дойл встряхнул бутылку, содрал фольгу, выдернул пробку, выпил сначала одну половину бутылки, потом другую. И почувствовал себя неплохо.
Игра продолжалась. Все больше и больше бесценных предметов мебели разбивалось в темноте: имперский секретер, инкрустированный перламутром индийский комод, карточный столик, за которым когда-то джентльмены играли в вист и пикет.
– Дьявол! – сказала Брекен, надув губы. – Может, за этим столом Джордж Вашингтон подписал что-нибудь важное.
– Какой смысл глумиться над такой хорошей мебелью? – спросил Дойл. – Или я что-то пропустил?
Брекен отмахнулась.
– Милый, смысл в том, что мебель – это ерунда, – сказала она. – Груда старого дерева, если хочешь знать. И никто здесь не глумится, мы просто пытаемся немного развлечься. А вот земля – это действительно важно. Это мы сегодня и празднуем.
– Земля? – не понял Дойл.
Брекен повернулась к нему с ленивой улыбкой.
– Ну-ка принюхайся к ветру, глубже, глубже дыши. – Она указала Дойлу в темноту, куда-то на юго-запад, и он послушно наполнил легкие ночным воздухом. – Ну, – сказала Брекен, – что ты чувствуешь?
Дойл снова вдохнул.
– Навоз, – сказал он. – Удобрение.
Брекен захлопала в ладоши.
– Точно! – сказала она. – Как ты думаешь, что это значит?
– Что у тебя в лесу гадят коровы, – ответил Дойл.
– Нет, милый! Это значит, что «Сотня Диеринга» снова становится плантацией. У нас будет первый урожай со времен Гражданской войны. Угадай чего. Ну давай, угадывай!
– Понятия не имею, – сказал слегка удивленный Дойл.
– Клубники! – закричала Брекен, словно раскрыла великую тайну.
– Ладно, клубники, – сказал Дойл. – Но ты же всегда говорила, что «Сотня» проклята и здесь ничего нельзя вырастить.
– Не говори так, – сказала Брекен, нахмурившись. – Я суеверна.
– Один вопрос: как ты управляешься без рабов?
– У меня есть секретное оружие, – самодовольно ухмыльнулась Брекен. Потом она подставила лицо пахнущему навозом ветру. – Энрике! – закричала она. – Энрике!
Словно по волшебству, из темноты появился коренастый мексиканец в безупречном белом костюме.
– Заканчиваете игры, сеньора Брекен? – спросил он. – Хотите, чтобы я затащил мебель обратно?
Брекен помотала головой.
– Нет, нет, Энрике, – сказала она. – Я лишь хотела, чтобы ты познакомился с моим другом мистером Дойлом. У вас много общего.
Дойл посмотрел на мексиканца, тот посмотрел на Дойла, оба пытались понять, что между ними может быть общего. Толстые пальцы мексиканца были унизаны бирюзовыми и серебряными кольцами, серебряная бычья морда с бирюзовыми глазами свирепо сверкала в середине нелепого галстука боло.
[89]
По мнению Дойла, зловещее, все в оспинах лицо мексиканца скрывало в себе много тайн. Внезапно он подумал о неглубоких могилах, появляющихся после сомнительных сделок в стиле «Тихуаны»,
[90]
единственные свидетели которых – тусклые безмолвные звезды на черном куполе неба Соноры.
– Ладно, почему бы тебе самой не сказать, что у нас общего? – наконец сдался Дойл.
Мексиканец кивнул, он тоже хотел знать.
Брекен издала резкий, озорной смешок.
– Ваш «мачизм», дорогие мои! – сказала она, чмокнула Дойла в щеку и упорхнула, чтобы продолжить мебельные гонки.
Следующие несколько секунд Дойл с мексиканцем настороженно оглядывали друг друга, потом мексиканец махнул рукой в сторону мебели и сказал:
– Вы играете сегодня, сеньор?
– Нет, – помотал головой Дойл. – А вы?
– В Мексике столы для того, чтобы есть, – сказал мексиканец. – А стулья – они для того, чтобы сидеть. Но здесь, – он сделал непонятный жест, – сеньора Брекен любит играть. Она замечательная женщина. Это почетно для такой женщины – играть в такие игры со своей прекрасной мебелью.
– Может, да, а может, нет, – сказал Дойл.
– А, вы не одобряете, – печально улыбнулся мексиканец.
– Destruyendo meubles caras no es mi déportes,
[91]
– сказал Дойл на кастильском.
– Вы говорите очень хорошо! – встревоженно сказал мексиканец, словно никогда не встречал американца, знающего какой-либо язык, кроме английского, и считал это своим преимуществом.
– Ау si, vivia en Malaga en Espana рог veinte afios…
[92]
– начал Дойл. И тут на игровом поле раздался громкий вопль, который заставил его отвлечься. Когда он повернулся обратно, мексиканец уже исчез.
12
Гробница полковника Броуди Диеринга находилась в роще скорбных кипарисов в дальнем углу сада. Вход охраняли сказочные, покрытые листвой создания: самшитовый грифон, химера, ужасный кракен, невероятным образом сотворенный из куста рододендрона. Сама гробница была образцом простоты – из выветрившегося белого мрамора, почти квадратная, с карнизами, поддерживаемыми ровными ионическими колоннами, – словно последнее пристанище какого-нибудь знатного римлянина на Аппиевой дороге.
[93]
Имени не было. Полустертое, еле разборчивое посвящение казалось скорее угрозой, чем обещанием: МЕРТВЫЕ ВОСКРЕСНУТ.
[94]
По периметру уже появились черные бутоны тюльпанов.
Когда рассвет начал тускнеть на коньке дома, Брекен провела Дойла мимо подстриженных монстров к гробнице. Они шли босые и совершенно голые, не считая розового стеганого ватного одеяла, свернутого в рулон, которое Брекен несла под мышкой.
– Мне это совсем не нравится, – сказал Дойл. – Задница замерзла, и ноги окоченели.
– Заткнись, милый, – сказала Брекен, – собьешь настрой. – И она показала на ровную мраморную плиту, накрывающую гробницу. – Я хочу, чтобы ты трахнул меня вон там, прямо над мавзолеем этого ублюдка.
Дойл заколебался, потом ему в голову пришел самый простой вопрос:
– Зачем?
– Потому что я всегда хотела это сделать, – сказала Брекен. – С тех пор, как была маленькой девочкой.
– Ты была очень странной маленькой девочкой, – пробормотал Дойл, но почему-то эта идея начала ему нравиться.
