Проснувшись, Трейси никак не могла понять, какой нынче год, уж не говоря о времени суток. Похоже, пока она спала, история повернула вспять.
Рядом с ней лежала Камилла, и не просто на кровати, а на ее половине, чтобы быть поближе к матери. Черные волосы Кэмми разметались по белоснежной простыне, вызвав у Трейси невольные ассоциации с волшебными сказками о спящих принцессах. Трейси не знала, сколько времени она спала. Но часы на туалетном столике показывали совершенно невероятные цифры: два часа дня. Джим придет через час. Кэмми улеглась рядом с ней и, видимо, как и Трейси, заснула, словно кот на солнышке. Стараясь не шевелиться, Трейси изучающе осмотрела дочь. Камилла переоделась в розовые штаны от школьного спортивного костюма и футболку Теда, которая была ей велика. Одежда для депрессивного состояния. Под глазами проступили красные пятна — очевидно, она натерла их кулаками.
Кэм была здесь не случайно. Трейси потрясла дочь за: плечо.
— Мне надо вставать и собираться, но что случилось, Кэм?
— Ничего. — Кэмми притворно зевнула. Девушка не спала. Она делала то же самое, что и Трейси, когда на нее наваливались неразрешимые проблемы: пыталась поплотнее закрыть глаза и отключить мозг, доводя себя до бессознательного состояния.
— Рассказывай, — теребила ее Трейси, — я скоро уезжаю.
— В общем, тебе не о чем беспокоиться, — срывающимся голосом произнесла Кэмми. — Я не беру отпуск, а возвращаюсь в колледж.
— Что?.. Хорошо. Но почему?
— В общем, я проверила свою почту...
— И...
— И Трент говорит, что я не виновата, бла-бла, что я само совершенство, бла-бла, если бы он мог раздвоиться и жить двумя жизнями, бла-бла...
— Если ты мне расскажешь все как есть, хуже не станет, Кэм.
— Он вернулся к этой белобрысой, отвратительно богатой сучке из загородного клуба, к своей бывшей подружке, мама! И не сейчас! Раньше! Они, видишь ли, этообсудили! Могу себе представить, как они этообсуждали во время весенних каникул, а потом он еще явился к нам на обед! Сейчас Трент мне написал, что он видит, как серьезно я настроена... на путешествие, поэтому просто обязан сказать мне правду...
— По электронной почте, трусливое дерьмо.
— Я не хочу об этом говорить.
— Я тебя понимаю.
— Спасибо, мама, — ответила Кэмми. Трейси была уверена, что в следующий раз она услышит эти два слова, когда Кэмми впервые попросит ее посидеть с внуком. Еще один поворот на сто восемьдесят.
Трейси осторожно обняла Кэмми, и дочь без всякого стеснения подалась назад, прижавшись спиной к груди матери, а потом начала плакать. Трейси тоже начала плакать. Из уголков ее глаз потекли аккуратные осторожные ручейки, которым она не позволяла превратиться в рыдания, чтобы не выдать себя и не разрушить этот драгоценный момент близости.
— Как я могу тебе помочь? — наконец спросила она.
— Никак.
— И все же... Что ты думаешь насчет... поездки на Виргинские острова?
Кэмми молчала.
— Не знаю. Мне кажется, я буду стервой, — наконец про-изнесла она.
— Кэм, ты можешь пообещать себе, что подождешь с этим до возвращения. Поехали. Спроси у своего отца, какой стервой я иногда бываю. Он говорит, что десять дней в году ему хочется держать меня в ящике и кормить через окошко. Ты ведь чувствовала, что этот... разрыв приближается. Не так ли?
— Не доставай меня. Ты, блин, слишком хорошо все понимаешь. Ни дать ни взять, психоаналитик.
— Я твоя мать. Это одно и то же.
— Есть и дерьмовые матери. Мать Трента — настоящая сука. Когда он был маленький, ее никогда не было дома на мыходные. Однажды она оставила сына с няней и уехала с его отцом и друзьями на Гавайи отмечать Рождество! Но Трент ее обожает.
«Обычное дело», — подумала Трейси, мысленно перебирая п памяти десятки детей, с которыми она росла. Родители заботились о них примерно так же, как дворовые собаки заботятся о своих щенках, а дети платили им безмерной преданностью.
— Давай узнаем, что по этому поводу думает папа. Он сейчас в офисе. Он приедет, чтобы отвезти меня в аэропорт.
— Как насчет Оливии и тети Холли?
— Они будут счастливы, когда узнают, что ты едешь с нами. — Трейси с трудом удержалась, чтобы не скрестить пальцы за спиной. Она понятия не имела, как отреагируют ее подруги. — Я звоню папе.
Как оказалось, звонок Джиму не стоил затраченных на сам звонок денег. Если бы Камилле вздумалось покорить К-2
[5]
, Джим тут же помчался бы покупать альпинистские очки. Продолжая разговаривать с мужем, который уже собирался покидать офис, Трейси торжествующе помахала Кэмми.
— Начинай готовиться к отъезду. Вот список. Тебе нужна гора вещей. Солнцезащитный крем. Ветровка...
— Мам, все мои вещи влезут в сумку. Можно мне взять спортивную сумку Теда? Одну из них?
— Вряд ли все вещи поместятся в сумке.
— Нет, мне нужно мало одежды, — настаивала дочь. Заметив, как вытянулось лицо Трейси, она сказала: — Ну чего ты? Я возьму сарафан. Возьму ветровку. Но если ты собираешься устроить инспекцию моей одежды, мне, наверное, не стоит ехать с вами.
— Конечно, стоит! — воскликнула Трейси, думая: «Ну почему я уступаю? Избалованная паршивка!»
В глубине души промелькнула тень сожаления: вряд ли в присутствии Кэмми она с подругами сможет обсуждать какие-то вещи. Но Кэм, скорее всего, не будет мозолить им глаза, а предпочтет поджариваться на палубе, как сардина в масле, с приклеенным к голове плеером.
— Мы классно проведем время, малышка.
— Во всяком случае мне не придется сидеть здесь, плакать и поглощать батончики «Дав», пока он будет танцевать в клубе с... Бритт. Не представляю, как можно назвать своего ребенка Бритт...
— А ты не унываешь, Кэм. Или просто прикидываешься?
— Я прикидываюсь.
— На твоем месте я бы так не смогла...
— Это потому, что ты слабая, — ухмыльнувшись, заявила Кэм.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Холли еще никогда не спала так всепоглощающе и радостно, как в отеле «Золотая игуана» на Сент-Томасе, а к сну она относилась трепетно. Своими розовыми стенами с огромными, кричаще яркими примитивными рисунками здание напоминало один из глинобитных ресторанов в Хуаресе
[6]
, но кровать здесь была лучше, чем в самом фешенебельном «Уэстине»
[7]
, в комнате стоял упоительно-нежный аромат, действующий почти как наркотик. Хотя этот запах был ей незнаком, она была готова раздеться и искупаться в нем.
