Любила ли она Франко? Оливия была почти уверена, что нет, несмотря на то что испытывала благодарность за его заботу о ней и покровительство. Полюбила ли бы она его со временем, если бы он дожил до старости? Вряд ли. Она видела вместе своих родителей, Сэла и Анну Марию. Они всегда сидели рядом в машине, вернее, мать сидела между сиденьями, как девчонки всегда сидели рядом со своими парнями до появления ковшеобразных сидений. Рядом, держась за руки, на диване. Рядом в постели. Ни одного раза ей не было позволено сесть рядом с матерью в ресторане или в бурную дождливую ночь заползти к родителям в постель, хотя она стояла под дверью и стучала. Они, несомненно, были близки. Они все делали вместе, даже стирали белье или покупали продукты. Теперь, когда ее отца не стало, Оливия не сомневалась, что ее мать, разговаривая со своими друзьями из церкви, сестрой и всеми, кто спрашивал ее о супруге, рассказывала об их отношениях как о большой любви. Но даже это оставалось для Оливии загадкой. Она неоднократно наблюдала за тем, как ее родители молча съедали обед, не обменявшись ни единым словом друг с другом, с Оливией или ее братом. Может, это объяснялось тем, что любовь наделяла их пониманием, превосходящим потребность в словах? Оливия, честно говоря, сомневалась в этом. Сама она провела свои самые счастливые минуты в неожиданно увлекательном общении с книгами.
Она не испытывала любви ни к одному ребенку и не чувствовала себя любимой, будучи маленькой девочкой. Она не любила старшего брата и никогда не чувствовала себя под его защитой. Оливия не привыкла с кем-либо делиться самым сокровенным, как это делали Дженис, Трейси и Холли. Она просто созерцала мир в растерянном молчании, пока не повзрослела и не осознала свою красоту, поняв, что этого более чем достаточно для того, чтобы повелевать другими людьми.
С другой стороны, Оливия испытывала дискомфорт, когда знала, что от нее чего-то ожидают. Сейчас, оказавшись вместе с подругами в опасной переделке, она чувствовала себя сторонней наблюдательницей и не хотела, чтобы ее обвиняли в этой беде, какой бы серьезной или несерьезной она ни была.
Оливия полагала, что вскоре прибудет береговая охрана и выручит ее. Но она хотела сойти на берег, сохранив свои дружеские связи, единственные по-настоящему прочные узы в ее жизни. Легкая дрожь волнения, вызванная трагической судьбой экипажа, уже давно растворилась в привычном для нее равнодушии. Конечно, очень грустно, если Мишель и Ленни действительно пропали в море, но неужели мир обеднеет без двух моряков с разболтанной походкой? Хотя... кажется, у того, кто постарше, был маленький ребенок? Что касается мальчика из Канады, это было многообещающее начало, но ей случалось бывать и с более искушенными мужчинами, хотя, признаться, ни одного из них она так и не узнала толком.
После всего, что произошло, она была не то чтобы очень напугана, но физически изнурена от бесконечного перетаскивания и подъема тяжестей. Невиданные претензии Трейси в сочетании со скукой были просто отвратительны. Вся эта возня не могла продолжаться сколько-нибудь долго. Это было слишком ужасно. Тем не менее Оливия понимала, что остальные работали больше, чем она.
В результате, предложив подругам сделать что-либо полезное, Оливия оказалась в одиночестве. Она изъявила желание управлять яхтой, пока все остальные поспят хоть несколько часов, в течение которых должен рассеяться туман. Она окинула взглядом темную неподвижную поверхность океана. Никаких признаков жизни. Вдалеке прогудел самолет. Мигнула и погасла звезда. Обман зрения, подумала Оливия. Наконец, когда уже начали появляться первые признаки мутного рассвета, она встала на колени, уперлась локтями в сиденья, одновременно служившие ящиками для хранения чего бы то ни было, и начала молиться: «Отец мой Небесный, прости мне мою скверну и многочисленные прегрешения, допущенные мною перед лицом Твоей божественной милости. Пожалуйста, смилуйся над душами Ленни и Мишеля и укажи им путь в Твоем безбрежном море, где затерялся наш ничтожно малый корабль...»
Она осталась довольна собой.
Кэмми спала, и ей снился Мишель. Они вдвоем лежали на солнце, и она смотрела на его загорелое худощавое лицо, скулы, которые приподнимались, когда он улыбался, густые, как грива льва, волосы с золотыми прядями, легкую щетину, покрывавшую его щеки в последний раз, когда она к нему прикасалась. Девушка проснулась в слезах и увидела, что ее мать все еще не спит и наблюдает за ней.
— Все в порядке, мам, — сказала Кэмми.
Она опять провалилась в сон, но меньше чем через час проснулась. Ей приснилось, что она не может уснуть.
— Даже во сне я не могу уснуть. Мне кажется, мой мозг не работает и не отдыхает.
— Это естественно. Поплачь, Кэм.
— Ты когда-нибудь плакала сильно, до изнеможения?
— Конечно, — ответила Трейси.
— Но ты никогда не была несчастна, по-настоящему несчастна. Тебе не приходилось переживать трагедию. Бабушка и дедушка до сих пор живы, — напомнила ей Кэмми.
— Я плакала, когда у меня случился выкидыш, были и другие причины. Все плачут, Кэм. Плачут до потери сознания. И у всех душа болит одинаково. Невозможно сравнивать слезы человека, заболевшего раком, со слезами того, кто оплакивает потерю кого-то из близких. Они одинаковые и в то же время разные. И каждый имеет на них право.
— Он был таким нежным, мама. Он был необыкновенно нежным.
— Я не верю, что это могло с тобой случиться.
— Можно мне поспать возле тебя, мама?
— Угу. Залезай.
— Я была такой сукой по отношению к тебе.
— Я уже забыла об этом, Кэм.
— Как ты думаешь, это Бог наказывает меня?
— Я думаю, у Бога есть дела поважнее.
— М-мм, — пробормотала Кэмми, чувствуя, что ее внимание уплывает и она не может сосредоточиться.
— Что это? — Трейси села, увидев в темноте силуэт. — Оливия, ты?
— Да.
— Что происходит?
— Я перебираюсь в каюту Ленни. Там между их койками открывается стена. Я себя неважно чувствую.
— Если даже и так, туда надо переселить Холли. Ей нужно больше места для ее ноги.
— Завтра, хорошо?
— Оливия, вернись наверх, к штурвалу. Мы в любую минуту можем столкнуться с сухогрузом.
— Через минуту я так и сделаю.
— Она абсолютная эгоистка, не правда ли? — заметила Кэмми.
— Нет, Кэмми, не абсолютная, — возразила Трейси и задумалась. Возможно, она сама себе лжет, совершенно сознательно наделяя Оливию несуществующими добродетелями. За последние двадцать лет они виделись с Ливи всего пять раз. lie собственная свадьба. Свадьба Ливи. Похороны Сэла. Свадьба Джои. И вот сейчас... При такой частоте встреч разве можно утверждать, что ты кого-то знаешь? Более того, самой Трейси казалось, будто ей завязали глаза и раскрутили, а сами разбежались, оставив ее в одиночестве. Она сама уже пив чем не была уверена.
