— Оливия, ты что, прикидываешься? — неожиданно спросила Холли. Ее углубленное изучение собственной души было прервано внезапной вспышкой ярости. — Неужели и вправду бывают такие дуры?
— О Господи, заткнись... За исключением одного великого момента ты вообще две недели ничего тут не делаешь. Только сидишь на своей толстой заднице и ноешь из-за ноги.
Когда Холли заговорила, ее голос звучал настораживающе мягко:
— Послушай, Ливи. Давай посмотрим на факты. Так случилось, что я заболела. Тяжело заболела. Ты могла бы это заметить, если бы тебе не было на все наплевать. Может, ты и привыкла к тому, что тебе все угождают, потакая твоим капризам. Но знаешь что? Ты такая же графиня, как и мы,. У меня инфицирована нога. Сердце Кэмми изорвано в клочья. Трейси совершенно измотана заботами о нас всех. Я убила человека. А ты тут ходишь, пританцовывая и кривляясь, как будто готовишься к фотосессии. Я слышала, что ты пользуешься душем. Как ты думаешь, откуда берется эта вода? Остальные приняли ровно по два душа со времени начала плавания. Ты принимаешь душ два раза в день, пользуясь тем, что они слишком заняты, а я слишком обессилена, чтобы помешать тебе. А теперь ты еще хочешь, чтобы большая сильная Трейси вместе с Кэмми выполнили работу, которая поможет спасти тебя? И не надейся!
Оливия вздохнула.
— Похоже, вы можете справиться с любыми проблемами. Вы это определенно продемонстрировали. Вряд ли вы нуждаетесь в моей помощи.
— Ты будешь разговаривать нормально, Ливи? Ты — Оливия Сенно, девчонка с симпатичной задницей и средним уровнем интеллекта, выросшая на западной окраине Чикаго. Спустись с небес на землю. Твои лучшие друзья в опасности. Камилла в опасности. Если бы у тебя в твоей долбаной Италии было так много друзей, ты бы вообще никогда не вернулась домой. Твоя мать все так же живет в Вестбруке, в том же домишке, где она жила, когда тебе было двенадцать лет. Почему у нее нет виллы, графиня?
— Моя мать имела все — поездки, одежду... И ради меня она палец о палец не ударила...
— Но она живет в лачуге, — не унималась Холли. — Как и твои брат с женой. Джои работает в переплетной мастерской, Лив. Почему? Не потому ли, что ты никогда не предлагала им свою помощь?
— С какой стати я должна это делать? — взорвалась Оливия. Она развернулась и, громко топая, взлетела на палубу, чтобы закрыться в своей каюте.
— Слушай, мы все устали, — начала Трейси. — Родители Ливи действительно никогда и ничего для нее не делали.
— Может, она всегда была такой.
— Нет, ты не знаешь. Ее семья — это стая волков, к тому же не особенно добрых.
— А моя мать отвешивала мне пощечины, если я жевала с открытым ртом. Твои родители чаще бывали пьяными, чем трезвыми. Но мы себя так не ведем. Нет, Трейси, я от нее устала. Я ничего ей не должна.
— Пожалуйста...
— Нет! Послушай, Трейс. Помнишь, какой крутой, отчаянной и бесподобной казалась нам Оливия, когда мы были подростками? Ей было на все наплевать, а мы, дурехи, были покорены этим ее отношением ко всему. Она была готова на все, что угодно. Вот почему она была королевой из королев, предводительницей нашей шайки. Мы были всего лишь ее придворными дамами, ее служанками, мелкими сошками.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Честно говоря, я думаю, что Оливия — социопат.
— Холли! — Трейси потеряла дар речи и в изумлении уставилась на подругу. Было что-то странное и непристойное в том, как... радостно Холли поделилась своим выводом о близкой подруге. Но именно так это и выглядело, как будто она долгое время повсюду носила с собой какой-то предмет и вот наконец-то поняла, для чего он предназначен.
— Нет, выслушай меня. Я медсестра, Трейс. Большинство социопатов живут, ничем не выделяясь из толпы. Они не превращаются в серийных убийц и даже не травят кошек своих соседей. Им просто на все наплевать. В этом разница между нами и Оливией. Ей не было дела ни до кого, кроме себя самой, и тогда, и сейчас. Социопаты обаятельны и привлекательны. Это потому, что они умеют определять, в чем нуждаются люди. У них что-то вроде инстинкта на этот счет. — Трейси взглянула мельком на Кэмми, которая увлеченно слушала. — И они дают окружающим то, в чем те нуждаются, лишь бы люди лебезили перед ними и выполняли их желания. Но одно дело, когда ты отбившаяся от рук девчонка и тебе нужен парень с липовым удостоверением, чтобы он мог покупать тебе пиво. Совсем другое дело, когда ты взрослая женщина и предполагается, что у тебя есть совесть. Оливии нет дела до того, выберемся ли мы все отсюда живыми. Главное, чтобы выжила она. Ей на нас наплевать.
— На самом деле ты так не думаешь, — медленно произнесла Трейси, ошеломленная словами Холли. — Ты просто злишься.
— Нет, я на самом деле так думаю. — Раздался шорох, это Холли запустила руку в свою жесткую шевелюру. — Я так думаю.
— Что ж, — задумчиво сказала Трейси, — даже если то, что ты говоришь, правда, все равно ей придется помогать нам. Иначе ей очень не повезет — так же, как и остальным.
— Вероятно, — загадочно пробормотала Холли.
— Хватит,— вмешалась Кэмми,— у меня уже мурашки ползут по коже. Нам всей этой жути хватит до конца жизни. Давайте поговорим о практических вещах. Тетя Холли, тот ящик, который вы взломали, был водонепроницаемым. Помнится, в нем лежали все наши батарейки. Вы его вскрыли, и теперь он уже не водонепроницаемый. Вдруг яхта перевернется или что-нибудь в этом роде?
Холли пожала плечами и произнесла:
— Тогда нам будет все равно, намокнут батарейки или нет. Я права?
Трейси долго молчала. Затем тихо спросила:
— Тебе на самом деле не большая кровать была нужна, да, Холс? — Холли молчала. — Во всяком случае, дело было не только в этом? Ты просто хотела контролировать ситуацию, учитывая содержимое ящика? — Холли не отвечала. — Холли?
Они услышали, как она встала и неуверенным шагом направилась к выходу. Затем скрипнула дверь ее каюты и раздался легкий щелчок. Холли заперлась изнутри.
ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ
Из сорванной со стен каюты Мишеля деревянной обшивки Кэмми и Трейси изготовили еще один щит и прибили его на крыше. На этот раз у них ушло вдвое больше гвоздей, чем в предыдущий. Пока они работали, высоко в небе, прямо над ними, прожужжал небольшой самолет, но ни одна из них даже не подняла голову. Мысли Кэмми разбегались. Книги Мишеля, его рубашки, фотография, на которой он был запечатлен во время обеда с матерью в открытом ресторане, висящие на крючке солнцезащитные очки — все это по-прежнему терзало ее сердце. Она взяла очки и надела их. Они были огромными, но каким-то образом успокаивали. В них она чувствовала себя в безопасности, как будто Мишель был где-то рядом.
К моменту, когда работа была закончена, обе чувствовали нестерпимый голод. Отсчитав себе по дюжине орехов вместо положенных шести, они запили их водой и перевели дух.
