Она открыла глаза. С девушкой в зеркале произошла разительная перемена: ее глаза сияли, уголки губ были приподняты, а щеки зарумянились.
Фэйт понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что кто-то стучит в ее дверь.
— Фэйт, это Джеймс. Ты здесь?
Девушка подошла к двери и впустила его. Он держал ее чемодан.
— Входи, входи, — сказала она, открыв дверь шире. — Значит, Лили таки отправила мой чемодан.
— Как видишь.
Джеймс вошел в комнату и закрыл дверь ногой. Поставив чемодан на пол, он выпрямился и внимательно посмотрел на Фэйт, склонив голову набок.
— Ты выглядишь как-то иначе, — заметил он.
— Правда? — Она улыбнулась. — Должно быть, это солнце Египта.
Фэйт старалась быть любезной после их вчерашней ссоры и надеялась, что Джеймс последует ее примеру. Если им придется находиться в обществе друг друга какое-то время, они не должны ходить с мрачным видом.
— Как я понимаю, это значит, что ты нашла шифр. — Подойдя к секретеру, он стал передвигать на нем вещи. — Где твои записи?
Фэйт подошла и ударила его по руке.
— Не притрагивайся ни к чему! — Она взяла носовой платок и показала ему. — Смотри. Эти песчинки были между страницами дневника Мадлен. Я уверена, что они из Египта.
Он посмотрел на платок:
— Священная реликвия, да?
Она открыла верхний ящик секретера и осторожно положила туда носовой платок.
— Я ничего не записывала. — Ее голос был напряжен. — Я с головой ушла в дневник.
— Я весь внимание. И что он нам рассказал?
Ей бы стоило указать Джеймсу на дверь за его ехидное замечание о священной реликвии, но так много хотелось рассказать, что она не могла долго злиться. Пересказывая один эпизод за другим, девушка не осознавала, что в ее голосе звучало восхищение бесстрашной Мадлен Мэйнард. Фэйт замолчала, заметив, что он смотрит на нее с каким-то странным выражением лица.
— Что? — спросила она.
— Я думал, ты не хотела, чтобы кто-то читал дневник твоей матери. Ты назвала это подслушиванием. И тем не менее сейчас рассказываешь мне интимные подробности ее жизни.
Его наблюдение настолько поразило Фэйт, что она не сразу нашлась с ответом.
— Я имела в виду, что не хотела, чтобы мамин дневник читали чужие люди. Ты — другое дело. Мы оба замешаны в этом, не так ли?
Когда Джеймс наклонился к ней и, казалось, сейчас поцелует, она быстро сказала:
— Тебе знакомы эти инициалы? Можешь подставить к ним имена?
— Нет, но я думал о той фотографии, что ты мне дала, — ну, на которой группа людей. Бьюсь об заклад, что когда мы узнаем их имена, то сможем подставить к этим инициалам.
— Леди Коудрей знает все имена. Она пыталась назвать их мне, но я не могла все запомнить. Мы можем встретить кого-то в субботу, на лекции.
Фэйт взглянула на часы и открыла рот от удивления:
— Это уже столько времени? Почти пора обедать. Должно быть, я читала дневник целых два часа.
Джеймс задержал ее за руку.
— Во-первых, у меня для тебя кое-что есть. — Он порылся в кармане и вытащил револьвер. — Вот, не очень большой и поместится в твоем ридикюле. Я хочу, чтобы он был с тобой постоянно. Он легче, чем мой, и калибр пуль меньше, но они тоже убивают. Ты можешь выстрелить шесть раз, но помни, что нужно нажимать на курок перед каждым выстрелом.
Барнет продемонстрировал ей действие, о котором только что рассказал.
Фэйт молча уставилась на оружие, и Джеймс ободряюще улыбнулся:
— Он может тебе никогда не понадобиться, но это на всякий случай.
Она размышляла о своей матери, о том, какой бесстрашной та была. Даже не дрогнув, ее пальцы сомкнулись вокруг рукоятки револьвера.
— Спасибо, — сказала она. — Я буду беречь его как за зеницу ока.
Настало недолгое молчание. Покачав головой, Джеймс заметил:
— Это так не похоже на тебя. Мне казалось, ты ненавидишь оружие.
— Так и было до того, пока кто-то не начал стрелять в меня. В следующий раз я буду подготовленной. — Она проводила его до двери. — Скажи, что я спущусь на обед, как только приведу себя в порядок.
Джеймс остановился на пороге; на его лице появилась усмешка.
Наклонившись к девушке, он прошептал у самых ее губ:
— Не дергайся, Фэйт. Я собираюсь тебя поцеловать.
Она была предупреждена. Она могла уклониться и собиралась это сделать. Но внутри нее что-то произошло. Она все больше находилась под влиянием матери. Мадлен не боялась получать то, что хотела. А Фэйт хотела Джеймса. Он не был надежным, он не был постоянным: сегодня здесь — завтра там. Таким был Джеймс. Но имело ли это значение? На сей раз она не питала никаких иллюзий, а значит, он не сможет разбить ей сердце.
Она ожидала пыла, огня страсти. Но то, что случилось, привело ее в восторг и успокоило боль граненого сердца. Оказалось, он знал, что ей нужно, лучше, чем она сама.
— Я думаю, Фэйт Макбрайд, мягко произнес Джеймс, — что ты во много раз женственнее, чем была твоя мать.
Он ушел, а она стояла и смотрела ему вслед.
Тряхнув головой, Фэйт подошла к секретеру, взяла дневник и завернула его в наволочку, которую затем положила в шкаф, внутрь одолженного ей платья. Она подумала, что, возможно слишком осторожна — вряд ли кто-либо в доме возьмет дневник. Хотя Мэйфер и был излюбленным местом грабителей, но, по ее мнению, любой уважающий себя вор, бросив взгляд на ее скудный гардероб, уйдет отсюда с пустыми руками.
Посмотрев в зеркало и поправив волосы, она вышла из комнаты.
На лестничной площадке она оказалась лицом к лицу с Родериком. Они попытались обойти друг друга, но вместо этого столкнулись. Засмеявшись, он удержал Фэйт, положив руки ей на талию.
— Ты же не собираешься в самом деле выходить замуж за этого старого тупицу, правда? — спросил он.
Девушка посмотрела на него, прищурив глаза. Обаятельный и славный юноша, решила она, но только не в присутствии брата.
— А он старый тупица? — Так же хитро улыбнулась она в ответ.
— Ну хватит, Фэйт. Можно мне называть тебя Фэйт, мы ведь скоро породнимся? — Это был риторический вопрос. Затем Родерик весело продолжил: — Ты можешь найти кого-нибудь лучше, чем бухгалтер, а то это все, что представляет собой Джейми. Ты еще не поняла? Дебеты и кредиты — вот все, что он знает. — Он понизил голос до доверительного шепота: — Может, тебе поискать кого помоложе?
Она почти уже обиделась, но что-то в этом мальчике вызвало ее любопытство. В нем не было злобы, лишь озорство.
— Фэйт? — донесся голос Джеймса снизу лестницы. — Мы уже готовы.
