— Я знаю, тебе трудно. Но мы сейчас в очень опасном положении.
— И кто в этом виноват? Не я, а наказание достается мне! — Я замолчала, сделала глубокий вдох. Аргументы, мне нужны аргументы. — В любом случае, ты ведешь себя как параноик. Кто станет искать нас в этой глуши?
На какую-то долю секунды мамины руки замерли на ее глазах. Потом она надела очки и тихо заговорила:
— Ты себе не представляешь… и надеюсь, так все и останется. Но мы должны принять меры предосторожности. Ты сможешь вернуться в школу позже, если это будет безопасно.
И она снова повернулась к стопке тарелок, промакивая полотенцем несуществующие капли. Притворяясь, что занята.
Мы постоянно притворялись, обе.
Когда она занялась каким-то бессмысленным, совершенно незначительным делом, вместо того чтобы нормально поговорить со мной, я вышла из себя.
— Ты лжешь. Ты никогда не разрешишь мне вернуться, так? — выкрикнула я.
Мама резко развернулась:
— Мила! — начала она, но сразу остановилась, увидев, что я быстро-быстро моргаю, и повторила уже мягче, — Мила, — подходя ближе и протягивая ко мне руки.
Ловушка. Как и все остальное.
Я отшатнулась от нее.
— Но почему? Зачем ты вообще меня украла, если и не собиралась позволить мне жить? — прошептала я. А затем развернулась и бросилась к себе в комнату.
Я плюхнулась на кровать и уставилась в пространство. Когда через час ко мне заглянула мама, я перевернулась на левый бок, не желая ее видеть.
Матрас скрипнул и просел.
— Я знаю, что ты расстроена, но ты можешь поговорить со мной хотя бы минутку?
На стене напротив меня, рядом с занавеской в зелено-белую клетку, висел эскиз головы гнедой лошади. Художник так хорошо передал все черты, что лошадь смотрела на меня почти как живая. Интересно, как ему это удалось — несколькими мазками вдохнуть иллюзию жизни в пустой лист бумаги. Бумажная лошадь продолжала смотреть на меня, и я закрыла глаза.
В конечном счете, таков был весь мой мир. Иллюзия.
Кровать снова скрипнула, когда мама передвинулась, пытаясь найти удобное положение. Флаг ей в руки — учитывая все безумные обстоятельства, я сильно сомневалась, что оно существовало.
Протикало не меньше десяти секунд, прежде чем я выпалила:
— Зачем вообще было рисковать, отправляя меня в школу? Зачем было брать эту дурацкую работу? Почему бы просто не отсидеться в какой-нибудь там пещере?
Когда мама ответила, ее голос зазвучал глухо:
— Потому что я все-таки хотела для тебя нормальную жизнь, Мила. Я хочу, чтобы в этот раз у тебя было все. И если для этого нужно прятать тебя на самом видном месте, так тому и быть.
Я покачала головой:
— Я не понимаю, о чем ты! В этот раз? Что значит — в этот раз? Что еще ты от меня скрываешь?
Я почувствовала, как она мягко ведет пальцами по моим волосам — вниз, вниз, вниз. Медленно, словно наслаждаясь каждым сантиметром. В голове вспыхнула очень странная картинка: маленькая девочка с длинными каштановыми волосами вертится на стуле, не давая себя постричь, а позади нее стоит помолодевшая мама, одной рукой орудуя ножницами, а в другой держа чупа-чупс.
Но это воспоминание было размытым, обрывчатым. Совсем не таким, как кристально ясные воспоминания о папе. Может, они постепенно начинали портиться. Может, они все утекут, одно за другим, и под конец у меня не останется ничего, что напоминало бы о моей поддельной семье.
Я еще теснее свернулась в клубок.
— Думаю, с тебя пока хватит откровений. — Кровать снова скрипнула. — Я пришла предупредить тебя, что мне нужно уехать — звонил мистер Дэннинг, его мерин внезапно охромел. Можешь оставаться в доме или сходить в конюшню, только никаких поездок верхом. Я вернусь, как только смогу.
Не дождавшись от меня ответа, она, тяжело вздохнув, встала и вышла, тихо закрыв за собой дверь.
Стоило мне услышать шорох гравия под колесами ее машины, как я оказалась на ногах. Я не смогу так жить, сидя в клетке как животное. От хождения в школу не будет никаких проблем. Я ей это докажу.
Подбадриваемая воспоминанием о теплых голубых глазах Хантера, я подхватила рюкзак и отправилась в школу пешком.
Провал номер один — я опоздала на классный час.
Благодаря скрипучей двери мое появление было встречено любопытными взглядами большинства одноклассников. Я заколебалась на пороге, преодолевая искушение дать деру. Ты сама этого хотела, напомнила я себе. Ходить в школу, быть нормальной. И все же, пока я шла вдоль среднего ряда парт, чтобы отдать миссис Стегмейер желтую записку об опоздании,
[8]
мне мерещилось, что на меня со всех сторон направлены обличительные взгляды. Как будто ученики знали, что во мне что-то не так, и пытались вычислить, что именно.
Мне и раньше никогда не нравилось быть в центре внимания, но сегодня это казалось прямо-таки опасным.
Провал номер два — парта у окна пустовала. Хантера не было.
Провал номер три — мое собственное место было занято.
Лесли, девушка, с которой Кейли при мне едва ли обменивалась хоть парой слов, совершенно довольная собой, развалилась за моей партой, придвинув свою рыжую голову к Кейли. Девушка, от которой всегда немного попахивало лаком для ногтей, которым она постоянно разрисовывала обложки тетрадей — при виде чего Кейли обычно закатывала глаза.
Когда я встретилась взглядом с Кейли, она слегка, одними губами, улыбнулась мне. Своей фальшивой улыбкой.
Это не предвещало ничего хорошего. Особенно в сочетании с заметным дефицитом смс.
Или это просто во мне говорит паранойя. Мамины переживания, которые заползли мне под кожу и извивались там, пока я не стала такой же нервной, как она.
Извивались под моей кибердермой среди проводов, пластика и прочих искусственных элементов.
Прекрати.
Заставив себя улыбнуться с радостью, которой не чувствовала, я направилась в дальний угол. Там обычно сидела Лесли, тайком отправляя смс друзьям и уродуя свои тетради. А заодно, видимо, стол, судя по яркому фиолетовому пятну на нем.
Лесли бросила взгляд в мою сторону. Меня вновь переполнила паранойя, но не из-за ее чересчур веселой улыбки — а из-за того, куда она посмотрела. На мою руку. Ту руку, на которую я вчера упала.
Я засунула руку под парту и сгорбилась, пытаясь сделать вид, что поглощена чтением учебника по литературе. Я постаралась отключиться от всего происходящего вокруг, убедить себя, что у меня просто разыгралось воображение. Что Кейли не могла, не стала бы никому рассказывать.
