Я моргнула. По чашечке кофе? Этот тип что, пригласил меня на свидание? Мои пальцы расслабились, а по щекам разлился румянец.
Поддельный румянец, который казался таким потрясающе настоящим.
— Эм, спасибо, но боюсь, что мама будет против — и по многим причинам.
Его нерешительная улыбка исчезла.
— Мама? Сколько ж тебе лет?
— Шестнадцать.
Теперь уже его щеки пошли пятнами от смущения. Он сделал несколько поспешных шагов назад, выставив перед собой руки, словно они могли защитить его от собственной неудачной идеи.
— О… э… я понятия не имел. Просто подумал, раз вы ходите ночью одна… — Он все оглядывался через плечо на минимаркет, будто надеясь, что кассирша выбежит оттуда и спасет его.
— Просто сходила в магазин, а теперь обратно в номер, — встряхнув пакетом, объяснила я, сдерживая улыбку. — Спокойной вам ночи.
Как только он, ссутулившись, зашел обратно в магазин, я поспешила через дорогу к номеру 33.
Я сразу же прошла к кровати, села и, вытащив из пакета мобильник, активировала его и начала набирать номер Хантера.
Режим безопасности: Вкл.
Голосовая команда прозвучала так неожиданно, что я чуть не выронила телефон. Режим безопасности? Что это вообще значило? Я что, теперь буду как-то отслеживать этот звонок или даже записывать? Я торопливо нажала кнопку завершения вызова.
Я увидела, как моя рука сильнее сжала трубку. Я только и хотела, что послушать голос Хантера, всего пару минут, а теперь даже эту возможность у меня отняли. Но я не могла рисковать его безопасностью или тем, что об этом звонке узнает мама.
Я выключила телефон, чтобы сэкономить заряд батареи, и запихнула его в свою сумку, чувствуя, как в ширящуюся дыру внутри меня просачивается тоска. После этого я плюхнулась на спину на кровати и уставилась на маленького черного жука, который пересекал пожелтевший потолок без видимой срочности или особой надобности, и задумалась, не переоценивает ли человек значимость эмоций.
Сорок минут спустя я сидела на стуле с жесткой спинкой перед кривоватым зеркалом. Мама одной рукой ловко вытянула расческой прядь моих волос, остановившись примерно посередине.
— Короче, — сказала я.
Голубые глаза встретились в зеркале с моими зелеными.
— Ты уверена?
Нет.
— Да. И потом, на фото в паспорте они короче.
Пауза.
— Ты же понимаешь, что они не отрастут снова?
Я замерла, завороженно глядя в зеркало на пряди длиной до подбородка. Вообще-то я об этом не подумала, но это было логично. Естественно, мои волосы не способны расти. Как? Рост волос подразумевает наличие человеческих волосяных фолликулов. Живых. Такая глупая мелочь, и все же, когда мой взгляд скользнул по коричневому ковру, на котором валялись завитки срезанных волос, в глазах защипало.
— Короче, — упрямо повторила я. — И вообще, почему ты так беспокоишься по поводу моих волос? Не то чтобы это было важно.
Надо сказать, мама была не в восторге от всего этого мероприятия. Когда я вернулась из ванной с угольно-черными волосами, она сразу же отвернулась, как будто не в силах на это смотреть, и похоже, ей было особенно тяжело обрезать первую прядь, учитывая то, как дрожали в ее руке ножницы.
Мама снова медленно провела расческой по волосам, остановившись на этот раз под самым ухом. Она подняла ножницы.
Чик, чик.
Клочки черных волос на белом полотенце, обернутом вокруг моей шеи, и на полу вызвали воспоминание о другом зеркале и другой стрижке. Я увидела ту же девочку, которую вспоминала раньше: она сидела в полотенце перед мамой и тянулась за чупа-чупсом, пока мама щелкала ножницами.
Я нахмурилась. Воспоминание по-прежнему было нечетким, расплывчатым. Лицо девочки было невозможно разглядеть.
Я напряглась, пытаясь восстановить изображение, сфокусироваться, но картина распалась, оставив за собой только пустоту и какую-то непонятную жажду.
Эта жажда исчезла, когда в сознании всплыло другое воспоминание.
Белые стены, белый свет. Запах хлорки. Мужчина в белом халате включает дрель…
Я встряхнула головой и, не обращая внимания на протестующий возглас мамы, сорвалась со стула. Нет. Я не хотела еще раз это испытать. Подняв руки к щекам, я сосредоточилась на своем отражении. Я увидела девушку с короткими, неровно стриженными черными волосами, девушку, которая выглядела опасной и злой. Гораздо более подходящая внешность, чем образ невинной школьницы, который выбрали для меня военные.
Гораздо меньше похожая на меня из того ужасного воспоминания.
— Все нормально?
Я снова поймала в отражении мамин взгляд, увидела, как ее рука замерла на полпути к моему плечу, словно она хотела меня поддержать, но поняла, что ее прикосновение будет мне неприятно. Я отодвинулась подальше, на случай, если она вдруг преодолеет свои сомнения.
Стоило ли мне спросить ее о той комнате? Потребовать объяснений? Или это была одна из тех вещей, о которых мне лучше и не знать?
Я выбрала последний вариант, и вместо этого задала другой вопрос, который только что пришел мне в голову.
— А кто выбирал, как я буду выглядеть? — спросила я, повернувшись лицом к маме как раз вовремя, чтобы увидеть, как она с несвойственной ей неловкостью попыталась перехватить ножницы и уронила их. Она наклонилась за ними, задержавшись в этом положении на несколько мгновений дольше, чем было необходимо. Я задумалась, не расстроил ли ее чем-то мой вопрос, но, когда она выпрямилась, на ее лице уже была маска спокойствия. Но губы ее все же от чего-то сжались, превратившись в тонкую линию.
— Не я, — только и сказала она, после чего развернулась и скрылась за дверью в ванную.
Когда через какое-то время она вышла оттуда, концы ее волос доставали до того же места, сантиметров на десять ниже плеч, но на смену знакомым белокурым локонам пришли красновато-коричневые пряди, соответствующие фальшивой фотографии в паспорте. Это была уже не мама из Клируотера и не мама из моих запрограммированных воспоминаний, и я вдруг ощутила, как разорвалась еще одна моя связь с прошлым.
Мои волосы так и лежали, рассыпанные по грязному ковру как пушинки одуванчика; как-то раз в Клируотере я видела малыша, который шел со своей мамой по нашей улице и дул на одуванчик. Нагнувшись, я подхватила несколько шелковистых прядей, но тут же дала им выскользнуть из пальцев и посмотрела, как они мягко спланировали на пол. Волосы, цветы, жизнь — всё это так недолговечно.
Стряхнув с себя меланхолическое оцепенение, я приступила к уборке всерьез.
— Давай я помогу. — Мама присела рядом на корточки и тоже начала собирать прядки.
— Нет, спасибо, я справлюсь.
