А.Р., вновь оторопев от неожиданности, запутавшись в хитросплетениях повторений и воспоминаний, уставился на туфли, лежащие перед ним на полу. Капля крови упала с острия его пики на подкладку левой туфельки, которая была отделана изнутри белым шевро, и оставила на ней круглое ярко-красное пятно с бахромой брызг по краям… По всему дому, разбуженному криками жертвы, разносился грохот хлопающих дверей, слышался быстрый топот в коридорах, пронзительно звенела сигнализация, истерические рыдания пострадавшей сливались с жалобным блеянием других переполошившихся овечек… Сквозь нарастающий гвалт на миг пробивались тревожные возгласы тех, кто сбегался на шум, короткие приказы, нелепые крики о помощи, под аккомпанемент которых повсюду занимался яркий свет.
Уже казалось, что преследователи обложили А.Р. со всех сторон, как вдруг он опомнился, увернулся от мощных лучей, бьющих из наведенных на него прожекторов, и метнулся туда, откуда, судя по всему, появилась Виолетта, и, действительно, тут же увидел широкую лестницу. Перепрыгивая ступеньки, он бросился вниз, держась за массивные лакированные перила на пузатых деревянных балясинах, и на бегу едва успел рассмотреть картинку, которая висела на стене, как раз на уровне глаз: ненастная ночь, романтический пейзаж с видом на полуразрушенную башню, рядом с которой распростерлись на траве двое мужчин одинаковой наружности, очевидно, упавших с нее от удара молнии. В этот миг он сам впопыхах угодил ногой мимо ступеньки и приземлился уже на нижней площадке, раньше, чем ожидал. Тремя прыжками он, наконец, перемахнул через порог входной двери, которая вела на крыльцо и, разумеется, как и все остальные, отнюдь не была заперта на ключ.
Ночная прохлада немного его остудила. Когда он со скрипом раздвинул ворота и вышел из сада на набережную с неровной мостовой, он разминулся с американским офицером, который шагал в другую сторону и на ходу отдал ему честь, но А.Р. не кивнул в ответ. Тот остановился и даже демонстративно обернулся, чтобы получше рассмотреть этого невежливого или просто рассеянного господина, лицо которого показалось ему знакомым. А.Р. спокойно шагал дальше, вскоре свернул направо и двинулся вдоль Ландвер-канала в сторону Шенберга. Левый карман его шубы, даром что широкий и глубокий, выпирал каким-то странным бугром, продолговатым и твердым. Он сунул туда руку и без особого удивления обнаружил бальную туфельку с голубыми русалочьими чешуйками, которую он безотчетно подобрал с пола перед тем, как обратился в бегство. А вот хрустальный стилет на подставке от бокала для шампанского стоял теперь в центре столика-геридона, что высился, как башня, на верхней площадке широкой лестницы, по которой кубарем скатился напуганный убийца, под грозовым небом, среди вспышек молнии, озарявших эти декорации под неумолчные раскаты грома.
Показания американского офицера – последние в практически непрерывном ряду свидетельств, благодаря которым нам досконально известно, что делал и как вел себя наш беглый больной в весьма особом особняке фон Брюке. Когда А.Р. свернул направо в конце тупиковой улочки и исчез из виду, военный в свой черед проследовал через ворота, только в обратном направлении, решительным шагом, как постоянный клиент кукольной лавки; если быть точным, это был полковник Рольф Джонсон, которого знают в лицо все наши, да и вообще сотрудники всех западных спецслужб, хотя между собой чаще называют его просто сэр Рольф, дружески подтрунивая над его подчеркнуто британской выправкой. Он взбежал на три ступеньки крыльца, взглянув на массивные часы, которые он носит на левой руке.
Так что, нам в точности известно, что с этого момента до того, как А.Р. объявился в кабаре «Die Sphinx» (где работают многие наши школьницы), прошло ровно восемьдесят минут, а это в два раза больше, чем тратят на дорогу девушки, для которых этот маршрут уже стал привычным: сначала вдоль канала мимо Мерингплац, затем налево, через канал, прямиком на Йоркштрассе. Словом, у нашего так называемого спецагента было время (минут двадцать-тридцать), чтобы сделать крюк и даже совершить убийство, которое было продумано заранее или же произошло случайно, по стечению обстоятельств. Как бы то ни было, надо полагать, что он уже успел освоиться в этом квартале, ведь ему часто доводилось останавливаться неподалеку, во французском секторе: сразу за Тиргартеном, который фактически представляет собой международную зону (хотя формально целиком относится к английскому сектору), поскольку там находится вокзал Цоо – главный въезд в город с Запада.
Более того, беглец наверняка хорошо знал и то заведение, где он мог спокойно отсидеться после наступления комендантского часа, – в почти не пострадавшем от разрушений районе южнее Клейстштрассе и Бюловштрассе, изобилующем ночными притонами, куда часто наведываются служащие оккупационных войск и толстосумы с сомнительной репутацией, которые разжились драгоценными пропусками, дающими право разгуливать по городу в любое время суток. По крайней мере, он, похоже, без колебаний миновал всевозможные вывески, хоть и не слишком броские, но довольно заметные, на многих из которых, к тому же, красовались французские названия: Le Grand Monde, La Cave, Chez la comtesse de Ségur,
[28]
но встречались и другие: Wonderland, Die Blaue Villa, The Dream, Das Mädchenpensionat, Die Hölle
[29]
и т. д.
Когда А.Р. вошел в тесный и переполненный «зрительный зал» кабаре «Сфинкс», Жижи в черном приталенном корсете и цилиндре исполняла на барной стойке традиционный берлинский номер. Не прерывая выступление, она, улыбнувшись, махнула ему в знак приветствия своей длинной белой тростью со щегольским золотым набалдашником, так непринужденно, словно этим вечером они условились здесь встретиться, хотя сама девушка это категорически отрицает и даже настаивает на том, что она просила больного оставаться в комнате, ведь доктор Хуан нашел его крайне слабым, и, уж тем более, не выходить из дома, а чтобы он об этом и не помышлял, приврала, будто бы все двери заперты на ключ. В общем, и тут эта малолетняя дрянь, как водится, солгала, по меньшей мере, один раз.
Остаток вечера прошел гладко, под томные звуки музыки, в сладковатом дыму «Camels», в рассеянном рыжеватом свете, в умеренно теплой атмосфере кондиционированной геенны, наполненной благоуханием сигар, смешанным с приторным ароматом надушенных девушек, на которых по большей части уже не осталось почти никакой одежды. Чтобы найти себе пару, было достаточно фривольного жеста или взгляда. Иные более или менее скрытно удалились из зала в тесноватые, но комфортабельные отдельные кабинеты, которые размещались на первом этаже, или же в специально оборудованные камеры в полуподвале.
Выпив несколько порций бурбона в темном углу зала, где его обслужила обходительная официантка лет тринадцати, по имени Луиза, А.Р. заснул от усталости.
Бездыханное тело оберфюрера Дани фон Брюке было обнаружено под утро нарядом военной полиции возле Виктория-парка, то есть поблизости от большого аэропорта Темпельгоф, во дворе частично разрушенного бомбами дома, в котором никто не жил, но уже велись восстановительные работы. На этот раз убийца не промахнулся. Стреляли спереди в грудь, почти в упор, и обе пули, гильзы от которых удалось найти на месте преступления, оказались того же калибра, что и те, какими убитый был ранен в руку три дня назад, к тому же, по мнению экспертов, выпущены они были из той же автоматической 9-миллиметровой «Беретты». Возле трупа лежала дамская туфелька на высоком каблуке, союзка которой была покрыта голубыми металлическими чешуйками. На подкладке виднелось пятно от капли ярко-красной крови.
