На западе, на горизонте, стояли низкие кучевые облака. На востоке все уже снова стало сине-серым. Он принюхался.
Ветер?
Ветер, да, бог мой, поднялся небольшой бриз!
Он неотрывно смотрел на воду. Поверхность воды покрывалась незначительными завихрениями, едва различимой рябью и перестала быть водной гладью, этим смертельно-неподвижным свинцовым зерцалом. Он повернул лицо против ветра. И отчетливо ощутил: есть ветер. Никакого сомнения. Дыхание воздуха нежно касалось его лица, будто на него надели бесконечно тонкую шелковую маску. Он попробовал воздух на язык. Нет ли влаги в воздухе? Однако не смог определить. Он был возбужден.
Если бы пришла плохая погода, это было бы чудесно, может, даже дождь, и тогда не будет наконец этого проклятого солнца!
Солнце только что скрылось за облаками на горизонте. Подрезанные пучки лучей упирались в подсвеченное небо. Края облаков пылали золотом, а на востоке сгущалась чернота.
Он был в возбуждении. Сердце бешено колотилось, он учащенно дышал.
Если бы пошел дождь, думал он, полная надувная лодка воды! Тогда я еще долго смогу продержаться. Это тогда легче легкого, правда?
Он взял предпоследнюю сигарету. Ветер надо было отпраздновать.
При мысли о дожде и воде жажда усилилась. Казалось, в желудке все кипит. Он непрерывно сглатывал.
Солнце теперь полностью исчезло за облаками. Небо дрожало в горящих красках. Оливковая зелень и нежная синева, фиолетовый и черный, и белый, и розовый, и надо всеми красками – красный цвет бычьей крови. Небо убивало себя игрой красок. Каждую секунду менялось сочетание тонов. Вот сейчас, например, они стали торжественными, как витражи церквей, сочный, насыщенный красный цвет и сияющая синева. Высокое окно за алтарем в соборе. А не звучит ли музыка? Конечно, орган играет, вслушайся, и поет хор! Чистые мальчишеские голоса, Рождество и благая весть издалека. «Цветок тот, о котором / Пророк нам возвещал, / Под Божьим рос призором, / Сам Бог его нам дал», – поют они, и высокие своды звенят.
Другой закрыл глаза от умиления. Он перестал сглатывать. В глазах его стояли спокойные краски храма и божественное пение. Нет ничего прекраснее набожных голосов мальчиков, думал он. И поют они рождественскую песню о том, как «родился Он для нас / От непорочной Девы / Зимой в полночный час!».
Он всегда ходил с Марией на рождественскую службу, уже ради одного только хорового пения. Что там говорил проповедник с кафедры, было не так интересно. Только хор. Только музыка. Ты слышишь, Мария? Прекрасно до слез, правда? Но отчего у него самого слезы на глазах, какая глупость, мужчина – и вдруг плакать! Так и не бывает вовсе в наше современное время. Слышишь, что сейчас пастор говорит? Ну, пусть его говорит. Людям это нужно. Он говорит про павших героев войны, каждый из них в ранце носит Новый Завет. Это ведь сплошная ложь, правда же? Солдаты носят в ранце носки и подштанники, может, еще пару запасных башмаков. Там это важнее. Может, в боковом кармашке у них еще лежит маленькая книжечка. В зависимости от темперамента. Извини, Мария, это нехорошее слово – темперамент. Я знал некоторых, у них были с собой стихи Бодлера, или «Гиперион»,
[28]
или «Нильс Люне»,
[29]
парочка стихотворений Бена.
[30]
А чаще все затрепанные журнальчики с рассказами о «подлинных приключениях», иногда просто порнооткрытки от Мадам Ламур. Да, вот это они с собой носили. А не то, что говорится там с кафедры, по крайней мере, не так, как он об этом говорит. Посмотри, как свет из церковного окна падает на распятие. Видишь? Он ведь не виноват в том, что они с Ним делают. Слава богу, опять запел хор. Но вот все закончилось. Идем домой, да? Очень медленно по тихому заснеженному парку.
Другой снова открыл глаза. Небо теперь было темно-синее. Взошли звезды, и ветер стал ощутимее. Очень мелкие волны, поднятые ветром, подталкивали надувную лодку на юго-запад. Наконец-то у Другого был хоть какой-то курс.
Он лег в углу лодки, скрючившись пополам, потому что желудок сильно так болел от жажды. Он ждал.
– Боже милостивый, – сказал он, – сделай так, чтобы скорее пошел дождь.
И потом ему стало стыдно. За то Рождество. Но какое отношение это имело к Богу, думал он. Поразмыслив об этом хорошенько, он перестал стыдиться.
Долго пролежал он так в надвигающейся ночи. Жажда уже слегка путала его мысли, хотя он этого не замечал.
Наступила ночь, и он уже не мог понять, усилился ветер или стал слабее. Лодка, казалось, тихо покачивается. Прекрасное движение! Каждый нерв в его теле подхватывал это движение. Он поднялся, чтобы сильнее прочувствовать колебания. Ему было очень трудно встать на ноги, и он понял, как ослаб и как опустошен.
Так стоял он, глядя на воду, ощущая ветер и океан, на то, что происходит и движется вокруг него в темноте. Его несло в определенном направлении, куда-нибудь он да прибудет, и его найдут, и все наконец закончится.
Но Марии уже не будет там, куда я попаду, подумал он. Огромная печаль охватила его, когда он подумал о Марии.
– Любимая, – сказал он.
Ее не будет там, несмотря на ветер и дождь, даже если он действительно приплывет куда-нибудь. Ее там не будет.
Другой уже стоял не так прямо.
Об этом он прежде ни разу не думал.
Я вот стою тут, но где я, собственно, нахожусь? – рассуждал он сейчас. На пути к Марии? На пути в другую сторону от нее? Или есть еще третий путь?
– То be or not to be, that is the question!
[31]
– произнес он саркастически и с яростью.
– Очень просто отправить кого-нибудь на Голгофу! – сказал он, и эти слова дались ему с большим трудом, словно в горле у него был клейстер. – А потом вынести приговор, так ведь? Судить и осудить, сидя на золотом троне. Судии, а? Вы чертовски облегчаете себе дело, дорогие мои.
Кому он это говорил?
Он задумался. Разве он уже не говорил однажды что-то подобное? Здесь, на надувной лодке?
Он попытался вспомнить. Да, конечно, теперь он вспомнил.
Он медленно согнулся и опять сел. Как хорошо, что он мог сесть.
Делая движение, он почувствовал, как силы оставляют его. Последние остатки живительных сил вытекали из него, как вода из сосуда. Все меньше становилось того, что наполняло его когда-то. Пустота в нем ширилась, а вытекающий поток убыстрялся. Ощущение опустошенности прошло по нему, словно прикосновение нежной руки, – от головы по всему телу, прячась в кончиках рук и ног.
