– В частную школу? – переспросил я, ошеломленно помолчав.
– Понимаешь, это все из-за налогов.
– Но я не хочу в частную школу.
– Погоди, погоди, ты дослушай. До тех пор пока эти средства официально используются тебе на благо, у нас вообще проблем нет. А ресторан-то, сам понимаешь, всем на благо будет. И в конце концов тебе-то больше всех. И слушай, я и сам бы мог позвонить, просто если мы зайдем с нужной стороны, то сэкономим тысяч тридцать долларов, которые в противном случае достанутся правительству. Да черт подери, пошлю я тебя в частную школу, если хочешь. В школу-пансион. Да с этим баблом – хоть в Андовер могу тебя отправить. Просто не хочу, чтобы половину себе налоговики оттяпали, понял? И еще, сейчас все так сложилось, что, когда будешь поступать в колледж, придется платить, потому что с такой-то суммой на счету не сможешь подать на стипендию. Люди, которые в колледже занимаются стипендиями, едва проверят твой счет – и тут же запихнут тебя в список учеников с доходом повыше и только за первый год обучения семьдесят пять процентов заберут, хоп! А так по крайней мере ты сможешь все на себя потратить, понял? Прямо сейчас. И получить реальную выгоду.
– Но…
– Но-о… – запищал фальцетом, язык вывалил, глаза скосил. – Ой, ну хватит, Тео, – добавил он уже нормальным голосом, потому что я не сводил с него глаз. – Богом клянусь, нет у меня на все это времени. Мне нужно, чтобы ты ему позвонил – срочно, пока на востоке рабочий день не закончился. Если надо, чтобы ты что-то там подписал, пусть вышлет бумаги федексом. Или по факсу. Надо все провернуть как можно быстрее, ясно?
– Но почему это я должен делать?
Отец вздохнул, закатил глаза.
– Слушай, Тео, не надо вот этого, – сказал он, – я знаю, что ты прекрасно знаешь, как дела обстоят, потому что видел, как ты почту проверяешь – да-да, – продолжил он, заглушив мои возражения, – проверяешь, сраной пулей к ящику носишься.
Я так растерялся, что и не знал даже, что отвечать.
– Но… – я опустил глаза, и с бумаги снова в глаза мне бросилась цифра – 65 000 долларов.
Без предупреждения отец вскочил и наотмашь ударил меня по липу, так сильно и так быстро, что секунду-другую я даже не понял, что произошло. А потом, я и моргнуть не успел, как он ударил меня снова, кулаком – мультяшное “Бэмс!”, яркий хлопок, будто вспышка камеры – на этот раз кулаком. Я весь обмяк, коленки подкосились, в глазах побелело, а он резко ухватил меня за горло и подтянул на цыпочки, так что я начал задыхаться.
– Слушай меня! – проорал он мне в лицо – нос у него был в паре сантиметров от моего, но Поппер прыгал и лаял как сумасшедший, а в ушах у меня стоял такой звон, что казалось, будто он кричит на меня через радиопомехи. – Ты сейчас позвонишь этому мужику, – он потрясал передо мной бумагой, – и, сука, скажешь, что я тебе велю. Не надо усложнять все, Тео, иначе я тебя заставлю это сделать, я не вру, я тебе руки переломаю, всю душу на хер из тебя выбью, если ты сейчас же не возьмешь трубку. Понял? Понял? – повторил он в карусельной, звенящей в ушах тишине. Он кисло, прокуренно дышал мне в лицо. Разжал руку, сделал шаг назад. – Слышишь меня? Ответь что-нибудь.
Я провел рукой по лицу. По щекам катились слезы, но они текли механически, будто вода из-под крана, сами по себе – без эмоций. Отец зажмурился, потом открыл глаза, покачал головой:
– Слушай, – сказал он бодро, хотя дышал по-прежнему шумно. – Жаль, что так вышло. – А по голосу не слышно, что ему жаль, отметил я каким-то ясным, удаленным от всего уголком сознания, по голосу было слышно, что он по-прежнему хочет меня отходить до полусмерти. – Тео, я клянусь. Просто верь мне, ладно? Тебе это надо сделать – ради меня.
Перед глазами у меня все плыло, я поднял обе руки вверх, поправил очки. Дышал я так громко, что мои выдохи было слышно громче всего.
Отец, уперев руки в бедра, завел глаза к потолку.
– Ой, ну хватит, – сказал он, – ну-ка прекрати.
Я молчал. Так мы стояли с ним еще несколько долгих минут. Поппер перестал гавкать и задумчиво переводил взгляд с отца на меня, словно пытался понять, что вообще происходит.
– Просто… понимаешь? – И снова передо мной практичный папа. – Прости, Тео, я сожалею, клянусь, но я реально сейчас на мели, и нам нужны эти деньги сейчас, прямо сию секунду, очень нужны.
Он пытался поймать мой взгляд, глядел честными, разумными глазами.
– Что это за мужик? – спросил я, глядя не на него, а в стену у него за спиной, голос у меня отчего-то звучал нетрезво, странно.
– Юрист твоей матери. Сколько мне еще раз повторять? – он потирал костяшки пальцев, как будто, ударив меня, ушиб руку. – Видишь ли, дело в том, Тео, – очередной вздох, – ну, прости, правда, но клянусь, я не расстроился бы так, если б это не было так важно. Потому что я правда сейчас в безвыходном положении. Это все временно, ты же сам понимаешь, пока бизнес не раскрутится. Ведь все может и рухнуть, вот так, – щелкает пальцами, – если я не расплачусь хоть с частью кредиторов. А на оставшиеся – пошлю тебя в школу получше. Может, даже в частную. Ты ведь только за, правда?
Увлекшись своей болтовней, он уже набирал номер. Вручил мне трубку и, пока никто не ответил, кинулся в другой угол гостиной и схватил трубку смежной линии.
– Здрасте, – сказал я женщине на другом конце провода, – эээ, простите, – голос у меня был скрипучий, неровный, я до сих пор никак не мог поверить во все происходящее. – А можно поговорить с мистером… ээээ…
Отец ткнул пальцем в бумагу: Брайсгердл.
– С мистером… эээ… Брайсгердлом, – сказал я вслух.
– И как вас представить? – и ее голос, и мой звучали слишком громко, потому что отец подслушивал по смежной линии.
– Теодор Декер.
– Ах, да! – раздался мужской голос, когда на другом конце сняли трубку. – Здравствуй! Теодор! Как поживаешь?
– Нормально.
– А голос у тебя простуженный. Ну-ка. Простыл, наверное?
– Ээ, да, – неуверенно ответил я. Отец в другом углу беззвучно суфлировал: ларингит.
– Вот беда, – эхом заухал голос в трубке, так громко, что пришлось даже немного отодвинуть ее от уха. – Я и не думал, что там, где ты живешь, где столько солнца, можно простыть. В любом случае рад, что ты позвонил – я сам никак не мог связаться с тобой напрямую. Понимаю, тебе еще, наверное, очень тяжело. Но надеюсь, получше, чем когда мы с тобой виделись в прошлый раз.
Я молчал. Мы с ним встречались?
– Время было не самое удачное, – добавил мистер Брайсгердл, правильно истолковав мое молчание.
Бархатная, плавная речь что-то во мне всколыхнула.
– Точно, да, – сказал я.
– Помнишь, про метель?
– Ага, да.
Он пришел где-то через неделю после маминой смерти – пожилой дядечка с огромной копной совсем белых волос – одет щегольски, рубашка в полосочку, галстук-бабочка. Они с миссис Барбур, похоже, были знакомы, ну или по крайней мере, он ее знал. Он уселся напротив меня, в кресло поближе к дивану и много-много путано говорил, хотя в голове у меня отпечаталась только история про то, как они с мамой познакомились: была страшная метель, на дороге ни одного такси, когда, разбрызгивая мокрый снег веером, к углу Восемьдесят четвертой и парка продралось такси с пассажиром. Опустилось окно – и моя мама (“Само очарование!”) ехала до Восточной Пятьдесят седьмой, ему не в ту ли сторону?
