– Не понимаю, о чем вы.
– Вы прекрасно понимаете, о чем я. У вас есть кое-что, что мне нужно. Что, кстати, нужно еще многим людям.
Я перестал жевать, застыв, не донеся палочек до рта. Первым, бездумным порывом было встать и выйти вон из ресторана, но я почти сразу понял, до чего это будет глупо.
Рив откинулся на спинку стула.
– Вы что-то молчите.
– Потому что вы несете какую-то чушь, – резко отозвался я, бросив палочки на стол, на миг – было что-то этакое в моем стремительном жесте – я вдруг вспомнил отца. Как бы он себя повел в такой ситуации?
– Вы как-то разволновались. Интересно, с чего бы?
– Видимо, потому, что это все не имеет никакого отношения к двойному комоду. А я вообще-то думал, что мы из-за него тут с вами сидим.
– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.
– Нет, – недоверчивый хохоток, вышло очень натурально, – боюсь, что не знаю.
– Хотите, чтоб я вам все расписал? Прямо здесь? Нет проблем. Вы, вместе с Белтоном Блэквеллом и его племянницей, втроем были в зале тридцать два, и вы, – медленная, издевательская улыбка, – именно вы были единственным, кто оттуда ушел. И мы же знаем, да, что еще ушло из зала тридцать два, правда?
Чувство было такое, будто у меня вся кровь схлынула в ноги. А кругом – звон приборов, смех, отскакивают эхом голоса от плиток на стенах.
– Понятно теперь? – самодовольно спросил Рив. Он снова принялся за еду. – Все очень просто. Неужели, – заговорил он, будто распекая меня, отложив вилку, – неужели вы думали, что никто так и не сложит два и два? Вы взяли картину, а потом, когда вернули кольцо партнеру Блэквелла, отдали ему и картину тоже, уж почему, не знаю… Отдали-отдали, – сказал он, когда я попытался ему возразить, чуть сдвинув стул, приложив ладонь к глазам козырьком, чтоб заслониться от солнца, – да господи, вы ведь в результате стали воспитанником Джеймса Хобарта, воспитанником! И он с тех самых пор и доит ваш маленький сувенирчик что есть сил, заколачивает на нем денежки.
Заколачивает денежки? Хоби?
– Доит?! – переспросил я, и потом, опомнившись, добавил: – Доит – что?
– Послушайте, этот ваш спектакль про то, что вы, мол, ничего не понимаете, уже начинает меня утомлять.
– Нет, ну правда. Да вы вообще о чем?
Рив поджал губки, видно – доволен собой.
– Это изысканное полотно, – сказал он. – Прекраснейший крохотный парадоксик, совершенно уникальный. Никогда не забуду, как впервые увидел его в Маурицхёйсе… до чего он отличался от прочих тамошних картин, да, по мне, так и от всех картин той эпохи. С трудом верится, что написана она в семнадцатом веке. Ведь согласитесь, это же одно из величайших маленьких полотен всех времен и народов? Как это там, – он издевательски помолчал, – что там сказал тот коллекционер, ну, помните, тот француз, художественный критик, который его тогда обнаружил? Когда наткнулся на него в кладовой какого-то аристократа в конце девятнадцатого века, а потом приложил “отчаянные усилия”, – он изобразил пальцами кавычки, – чтоб его приобрести? “Запомните, я должен заполучить этого щегольчика любой ценой!” Хотя я, разумеется, не эту фразу имел в виду. Да вы и сами ее должны знать. В конце-то концов, кому как не вам знать и эту картину, и ее историю.
Я отложил салфетку.
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
Что мне еще оставалось делать – только стоять на своем. Отрицай, отрицай, все отрицай, как отец тогда, засветившись единожды на большом экране в роли бандитского адвоката, советовал своему клиенту, как раз перед тем, как его подстрелили.
Но меня там видели. Кого-то другого они видели. Но там трое свидетелей. Да плевать на них. Они все ошибаются. “Это не я”. Да они целый день будут таскать в суд свидетелей против меня. Ну и ладно. Пусть себе таскают. Кто-то опустил жалюзи, на наш столик упала полосатая тень. Рив, нагловато меня оглядывая, подцепил ярко-оранжевую креветку и съел ее.
– Знаете, я тут подумал, – сказал он. – Может, вы мне с этим поможете? Какое мы еще знаем полотно, чтоб было такого же размера и того же уровня? Может, знаете, та славная малюсенькая работа Веласкеса, сад виллы Медичи? Хотя, конечно, по уровню редкости и она близко не стояла.
– Скажите же, вы вообще о чем? Потому что я просто не понимаю, куда вы клоните.
– Ох, ну продолжайте, коли вам так угодно, – любезно сказал он, утирая рот салфеткой. – Вы этим никого не обманете. Хотя, скажу вам, чертовски безответственно с вашей стороны было доверить картину каким-то отморозкам, чтоб те ее закладывали направо и налево.
От того как я – и абсолютно ведь искренне – изумился, на лице у него отразилось что-то вроде удивления. Впрочем, оно так же быстро и исчезло.
– Нельзя таким людям доверять настолько ценные вещи, – сказал он, быстро жуя, – каким-то уличным головорезам, невеждам.
– Вы несете какую-то чушь, – отрезал я.
– Вот как? – Он положил вилку. – Что ж. Вот мое предложение – если вы уж решитесь наконец понять, о чем это я говорю, – я предлагаю ее у вас выкупить.
В ушах вдруг зазвенело – застарелый отголосок взрыва, реакция на стресс, пронзительный гул, будто самолет заходит на посадку.
– Назвать вам и цену? Пожалуйста. Думаю, полмиллиона – цена вполне достойная, особенно если учесть, что я могу прямо сейчас позвонить, – он вытащил из кармана телефон и положил его на стол, рядом со своим бокалом воды, – и прикрыть этот ваш бизнес.
Я зажмурился. Открыл глаза.
– Слушайте. Ну сколько раз мне еще повторить? Я правда не знаю, что вы там себе напридумывали, но…
– Я вам скажу, что именно я себе напридумывал, Теодор. Я думаю исключительно о хранении – о сохранении. О вещах, которые, судя по всему, для вас – или для тех, с кем вы имеете дело – не представляют особой важности. Вы же понимаете, что это станет наилучшим выходом – и для вас, и для картины. Да, вы на ней неплохо нажились, но, согласитесь, безответственно ведь, чтоб она и дальше кочевала туда-сюда и подвергалась опасности?
Но мое неподдельное изумление, похоже, сыграло мне на руку. Странная, фальшивая заминка, он сует руку в нагрудный карман…
– Все хорошо, все устраивает? – появляется вдруг возле столика наш модельного вида официант.
– Да, да, все отлично.
Официант испарился, скользнул по залу, заговорил с красавицей-администратором. Рив вытащил из кармана несколько сложенных листков бумаги, шлепнул на стол, подпихнул ко мне.
Оказалось – распечатка статьи из интернета. Я быстро проглядел ее: ФБР… международные службы… провал операции… расследование…
– Это что еще за говно? – спросил я так громко, что женщина за соседним столиком аж подпрыгнула.
Рив молча продолжал есть.
– Нет, правда. Я-то здесь при чем?
