– Да-да, – сказал Борис, потому что я так и стоял, не зная, что делать. – Он прав. Выглядишь ты не очень богато. Туфли бы тебе другие, конечно, – добавил он, придирчиво оглядев мои черные ботинки на застежках, – но сойдут и эти. Так, деньги кладем в эту сумку – кожаный саквояж был набит пачками банкнот – и уходим. – Быстрые движения, ловкие руки, словно горничная постель стелет. – Самые крупные купюры сверху. Славные сотенки. Красота.
7
На улице – роскошь и предпраздничная лихорадка. Танцуют, дрожат отражения на темной воде: нависли над улицей узорчатые своды, висят на баржах гирлянды огней.
– Все будет очень легко и просто, – говорил Борис, щелкавший кнопками радио: “Би Джиз”, новости на голландском, новости на французском, – хотел найти какую-то песню. – Я очень рассчитываю на то, что им срочно нужны деньги. Чем скорее они избавятся от картины, тем меньше у них шансов пересечься с Хорстом. Они не будут долго разглядывать вексель или депозитный сертификат. Только сумму и увидят – шестьсот тысяч.
Я с набитой деньгами сумкой сидел один на заднем сиденье. (“Потому что вам, сэр, надо приучиться вести себя как важному пассажиру”, – сказал мне Юрий, обойдя машину и открыв передо мной дверь.)
– Понимаешь, я на что надеюсь: их обдурит то, что сертификат-то абсолютно настоящий, – говорил Борис. – Как и вексель. Проблема-то в банке. Он на Ангилье. Русские в Антверпен – да и сюда, на П.К. Хофтстраат – приезжают, чтоб вложиться, отмыть денег, прикупить искусства, ха! Еще полтора месяца назад с банком было все в порядке, но теперь – не очень.
Каналы, вода – остались позади. На улицах силуэты разноцветных неоновых ангелов проступают с крыш зданий, будто фигуры с корабельных носов. Сверкают несокрушимо голубые блестки, белые блестки, зигзаги, каскады белых огней и рождественских звезд – и от меня они так же далеки, как и запредельная печатка с алмазом, который поблескивает у меня на пальце.
– Я хочу тебе сказать… – Борис перестал терзать радио и повернулся ко мне. – Я хочу тебе сказать, чтоб ты не переживал. Говорю от всего сердца, – он сдвинул брови, потянулся ко мне, ободряюще стиснул плечо. – Все нормально.
– Плевое дело! – сказал Юрий и разулыбался мне в зеркало заднего вида, гордясь своим знанием языка.
– План такой. Хочешь знать, какой у нас план?
– Наверное, вы ждете, что я скажу да.
– Машину бросаем. Как из города выедем. Там нас встретит Вишня и отвезет на встречу на своей тачке.
– И все будет тихо-мирно.
– Точно. А почему? Потому что у тебя – денежки! А это все, что им надо. Да даже с поддельным векселем – им все равно неплохой куш обломится. Сорок тысяч долларов за просто так? За всё про всё? А потом Вишня забросит нас в гараж – вместе с картиной, а потом, оп – мы выходим! Праздник-праздник!
Юрий что-то пробубнил.
– Он насчет гаража жалуется. Чтоб ты знал. Думает, это плохая идея. Но я не собираюсь туда ехать на своей машине, а нам меньше всего сейчас нужно схлопотать штраф за парковку.
– А где будет встреча?
– Ну – с этим все сложно. Нам придется чуть выехать из центра, потом вернуться. Место они сами выбрали, Вишня согласился, потому что – ну, правда, так лучше. На их территорию, по крайней мере, копы не нагрянут.
Мы выехали на пустынный участок дороги – прямой, безлюдный, где почти не было других автомобилей, а фонари попадались все реже и реже; бодрящая роскошь и огни старого города, его светящиеся узоры и замаскированные картины – серебряные коньки, сидят под деревом веселые дети – сменились привычной глазу городской мрачностью: “Fotocadeau”
[71]
, “Sleutelkluis”
[72]
, надписи на арабском “Шаурма”, “Тандури Кебаб”, решетки опущены, все закрыто.
– Это Овертоом, – сказал Юрий. – Тут некрасиво, ничего интересного.
– Это парковка моего парнишки, Димы. На сегодня он выставил знак, что свободных мест нет, поэтому нам никто не помешает. В общем и целом мы – ах ты, blyad! – заорал он, потому что откуда ни возьмись перед нами выскочила гудящая фура, и Юрий резко выкрутил руль и дал по тормозам.
– Люди здесь иногда немножко злые без причины, – угрюмо заметил Юрий, включив аварийку и сворачивая к парковке.
– Паспорт мне отдай, – сказал Борис.
– Зачем?
– Затем, что я запру его в бардачке и отдам тебе, когда мы вернемся. На всякий случай с собой его лучше не таскать. Свой я тоже сюда кладу, – сказал он, показав мне паспорт. – И паспорт Юрия. Юрий у нас урожденный американец, да-да, – перебил он засмеявшегося, запротестовавшего Юрия, – у вас обоих все в порядке, но мне вот… Мне вот очень трудно было получить американский паспорт и потерять его не хотелось бы. Ты ведь знаешь, Поттер, что в Нидерландах ты по закону обязан все время носить при себе удостоверение личности? Могут иногда попросить документы, не покажешь – штраф. Прикинь – это в Амстердаме-то? Какое-то, блин, полицейское государство. Не поверишь ведь. Чтобы здесь? Я б никогда не поверил. Ни в жизни. Короче, – он захлопнул бардачок, запер его, – лучше отбрехаться, отделаться штрафом, чем реально иметь при себе паспорта, если нас вдруг остановят.
8
Внутри подземного гаража подрагивал, действуя на нервы, бледно-зеленый свет, и несмотря на знак “Свободных мест нет”, в зоне длительной стоянки было почти пусто. Пока мы парковались, мужчина в спортивной куртке, подпиравший белый “рейндж-ровер”, отбросил сигарету – рассыпались оранжевые искорки – и подошел к нам. Залысины, очки-авиаторы, военная выправка – он был похож на видавшего виды отставного пилота, человека, который на испытательном полигоне где-то за Уралом наблюдал за сложнейшей техникой.
– Виктор, – представился он, когда мы вылезли из машины, до боли стиснув мне руку.
Юрия и Бориса он похлопал по спине. Несколько скупых фраз на русском, из машины, с водительского места, выпрыгнул круглолицый кудрявый подросток, которого Борис вместо приветствия похлопал по щеке, развязно насвистывая вступление к песенке из фильма “Сияющие глазки”.
– Это Ширли Т, – пояснил он, взъерошив тугие кудряшки. – Ширли Темпл. Мы его так зовем – а почему? Угадай-ка?
И он расхохотался, потому что мальчишка, не сдержавшись, смущенно заулыбался, от чего на щеках у него появились ямочки. – Не смотри, что он так выглядит, – тихонько сказал мне Юрий. – На вид Ширли – малыш, но яйца у него покрепче многих будут.
Ширли вежливо кивнул мне – говорил ли он по-английски? Похоже, нет – и распахнул перед нами заднюю дверь “рейндж-ровера”, куда залезли мы с Борисом и Юрием: Виктор-Вишня сел впереди и обернулся к нам.
– Проблем быть не должно, – сухо сказал он мне, когда мы выехали с парковки обратно на Овертоом. – Комбинация простая. – Увидев перед собой его широкое, проницательное лицо – напряженно-ироничное, с узким, неулыбчивым ртом, я вдруг стал чуть меньше сомневаться в логичности нашего вечернего предприятия, точнее, в полном ее отсутствии – смена машин, ни адресов, ни деталей, кошмарная чужестранность. – Мы Саше оказываем услугу, а это что значит? Это значит, что он себя будет хорошо вести.
