Я лег. Встал. Снова лег и попытался заснуть. Потом сел в кровати и порывисто, будто во сне, помимо собственной воли, позвонил на стойку регистрации.
– Слушаю, мистер Декер, чем могу помочь?
– Эээмм… – Я до боли зажмурился, ну зачем же я заплатил за номер кредиткой? – Я просто хотел узнать: я недавно отправил костюм в химчистку, он еще здесь, у вас?
– Простите?
– Вы куда-то отправляете вещи, чтоб их выстирали? Или стираете прямо в отеле?
– Отправляем, сэр. Мы пользуемся услугами очень надежной компании.
– Скажите, а нельзя ли проверить, увезли ли уже костюм? Я только что вспомнил, что сегодня вечером мне его нужно будет надеть на мероприятие.
– Я проверю, сэр. Подождите.
Я уныло разглядывал пакетик с героином на прикроватном столике, конверт был проштемпелеван – радужный череп, надпись “ДЕСЕРТ”. Портье снова взял трубку:
– В котором часу вам понадобится костюм, сэр?
– Скоро.
– Боюсь, что его уже забрали. Машина только что уехала. Но в нашей химчистке все делают в тот же день. К пяти вечера костюм точно будет у вас. Что-то еще, сэр? – спросил он, потому что я так и молчал.
16
Борис был прав насчет своей дури, насчет того, какая она чистая, какая беленькая, я так окосел от обычной дозы, что неопределенный период времени покачивался приятно на самом краю смерти. Города, столетия. Я с наслаждением скользил туда-сюда по медленным минутам, за задернутыми занавесками – по пустым облакам снов и расползающимся теням, по неподвижности, как на роскошных натюрмортах Яна Веникса, там, где подвешены за ножку мертвые птицы с окровавленным оперением, – и оставшимся мне крохотным проблеском разума словно бы понимал все тайное величие умирания, до самого конца недоступное человечеству знание: нет ни боли, ни страха, лишь блистательная отрешенность – на погребальной ладье уплываешь в грандиозную беспредельность, будто император – прочь, прочь, – глядя на отдаляющуюся суету на берегу, освободившись от важных ранее людских мелочей, вроде любви, страха, горя и смерти.
Я даже не дернулся, когда в мои сны с визгом ворвался звонок, прошли часы, а ощущение было такое, что – века. Я добродушно поднялся, радостно покачиваясь, хватаясь за мебель, добрел до двери и улыбнулся стоявшей на пороге девушке: застенчивая блондинка сует мне запаянный в пластик костюм.
– Вещи из химчистки, мистер Декер. – Похоже, все голландцы произносили мою фамилию как “Декка”, у миссис Дефрез в свое время была такая знакомая, Декка Митфорд. – Приносим свои извинения.
– Что?
– Надеюсь, мы не доставили вам неудобств. – Что за прелесть! Голубые глазки! Какой милый акцент.
– Простите, вы о чем?
– Мы обещали доставить вам костюм в семнадцать ноль-ноль. Внизу сказали, что химчистку вам в счет не включат.
– О, все в порядке! – ответил я и задумался, не надо ли дать ей на чай, но потом понял, что думать о деньгах и что-то считать было выше моих сил, поэтому я закрыл дверь, бросил костюм на пол возле кровати и, пошатываясь, добрел до тумбочки возле кровати, глянул на часы Юрия: шесть двадцать – я улыбнулся. Я только представил, что если б не дурь, меня бы час и двадцать минут сжирала тревога – я метался бы тут, звонил бы портье, воображал бы, что внизу меня ждут копы! – и преисполнился ведического спокойствия.
Волноваться! Только время тратить! Все, что написано в священных книгах, чистая правда. Понятно ведь, что “тревожность” – признак примитивной, духовно неразвитой личности. Как там было у Йейтса, что-то про глядящих на мир китайских старцев? “Все гибнет – творенье и мастерство”. “В зрачках их древних мерцает смех”
[81]
. Вот она – мудрость. Люди веками рыдали и убивались, веками уничтожали все подряд и жаловались на свои убогие жизни, а толку – что толку? Зачем вся эта бесполезная тоска? Посмотрите на полевые лилии
[82]
. Зачем вообще тревожиться – да хоть из-за чего? Разве мы, разумные существа, не пришли на эту землю, чтобы быть счастливыми – в краткий, отведенный нам срок?
Чистая правда. Вот поэтому-то я совершенно не расстроился, прочтя надменную записку-заготовку, которую горничная подсунула мне под дверь (“Уважаемый гость, мы предприняли попытку убраться у вас в номере, но, к сожалению, не имели возможности попасть в…”), поэтому-то я только рад был выйти в коридор прямо в халате, остановить там уборщицу с жутковатого вида горой мокрых полотенец в руках – у меня в номере все полотенца мокрые, я закатал в них свое пальто, чтоб его выжать, и там на них еще какие-то розовые пятна, я их сразу не заметил – чистые полотенца? Конечно! Ой, сэр, вы забыли ключ? Дверь захлопнулась? Минуточку, давайте я открою. И вот поэтому-то я, не моргнув глазом, заказал в номер ужин, милостиво разрешив официанту вкатить тележку с едой в номер и поставить ее прямо возле кровати (томатный суп, салат, клаб-сэндвич, жареная картошка – почти все это я выблевал через полчаса, в жизни приятнее не блевал, я так смеялся, вот веселуха-то: опаньки! Лучший приход в жизни!). Я чувствовал, что заболел – столько часов провел в мокрой одежде при нуле градусов, что у меня поднялась температура, зазнобило, но я был от всего этого так далеко, что и не волновался вовсе. Это все только тело: слабое, подверженное недугам. Болезням, боли.
И чего люди из-за этого так переживают? Я натянул на себя всю одежду, какая была в чемодане (две рубашки, свитер, запасные брюки, две пары носков), и в таком виде сидел, потягивал кока-колу из мини-бара, и – еще под кайфом, но уже капельку отходя – то и дело проваливался в очень реальные сны наяву: неограненные бриллианты, блестящие черные насекомые, очень живо вдруг увидел Энди – он весь мокрый, в хлюпающих кедах, заходит в номер, а за ним бегут ручейки воды, и что-то с ним не то, как-то он странно выглядит как дела тео?
ничего, ты как?
ничего, слышал вы с Ките женитесь мне папа сказал да прикол прикол ага, но мы не сможем прийти, у папы важное мероприятие в яхт-клубе блин плохо и мы с Энди пошли куда-то вместе с тяжелыми чемоданами надо было плыть на яхте по каналу, только Энди такой ноги моей на яхте не будет и я такой не вопрос, понимаю тебя, поэтому я разобрал нашу яхту, развинтил, и затолкал все части в чемодан, понесем посуху, вместе с парусами, такой у нас план, надо просто идти вдоль каналов и они выведут тебя куда нужно или может просто к самому началу пути, но оказалось, что разобрать лодку труднее, чем я думал, не то что разбирать стул там или стол и части были огромные, не помещались в чемодан, и еще был там огромный пропеллер, который я пытался утрамбовать вместе с одеждой, а Энди заскучал и отошел в сторонку поиграть с кем-то в шахматы, с кем-то, чье лицо мне очень не понравилось, а он сказал ну нельзя все заранее спланировать, придется тебе действовать по ситуации.
