Гастрософский дневник
Челюсть – наш самый лучший инструмент познания.
Сальвадор Дали
[1]
1
В еде и питье я всегда был настоящим самураем желудочного сладострастия.
Никогда я не предам своего господина, свой аппетит, и пусть кончина от несварения покажется мне легкой как перышко. Каждое мгновение жизни я со стоической усмешкой подвергаю себя сеппуку
[2]
лишним весом, добавочным холестерином в крови и отравлением ДДТ, которым так щедро сдобрены современные продукты.
Насколько я помню, самый первый проблеск самосознания озарил меня на кухне моей матери. Я помню огромную плиту, ароматы приправ и пряностей, восхитительные запахи уже почти дозревшей, почти готовой пищи – и помню свой безмерный восторг. Никогда потом не вызывал у меня страха и отвращения удивительный мир, открываемый вкусовыми сосочками. Когда б что-либо еще влекло меня с той же силой и страстью, я мог бы уподобиться титанам Возрождения, я мог бы стать Леоном Баттиста Альберти
[3]
или Джулиано ди Пьеро!
[4]
Мне – как и прочим оральным утопистам – едва ли удалась попытка попробовать, съесть и переварить весь мир. Тем не менее эта книга главным образом о моем теле, его выделениях и отправлениях. Эта книга – ребенок, родившийся от насилия мистера Уильяма Сьюарда Берроуза
[5]
над месье Бриа-Савареном.
[6]
2
Гастрософия сейчас вступает в стадию нигилизма. Скоро старые кулинарные книги, особенно иллюстрированные, будут запрещены как порнография.
Фрагментарность и кажущаяся бессвязность этого дневника – отражение нашего времени, времени декаданса. Если учесть, как обстоят дела с сытостью в мире и как эти дела обстоят у нас, то гастрософия – явный цинизм.
Когда мой знакомец А. услышал, что я пью чай-тоник с женьшенем, он тут же расшифровал слово «тоник» как «травка от наивности и кретинизма». Увы, он был полностью прав – женьшеня сейчас в мире продается намного больше, чем выращивается.
Я кушал раков: я разламывал, раскрывал панцири их шеек и извлекал оттуда глянцевито-белые, гладкие, восхитительные завитки плоти – рачьи кишки.
Обеды в «Валлийском погребке» в Линдау: еще раз напоминаю себе, насколько тяжело оценить совершенство кухни. Выносить суждение нужно, попробовав не менее трех-четырех новых для заведения блюд.
Сегодня обнаружил у Эрнста Юнгера
[7]
подтверждение своей недавней догадки. Юнгер пишет: «На борту корабля я снова убедился в справедливости своего наблюдения – изучение пухлого меню, предлагаемого три раза в день, скоро превращается в унылую, тягостную повинность. Самые изысканные блюда скоро становятся почти неотличимыми на вкус. Так можно погрузиться в совершенное желудочное уныние и от всей души захотеть обыкновенной чечевичной похлебки». В «Записках о семидесятых», в главе, посвященной Анголе, Юнгер впадает в свой обычный раж и доходит до разврата: «Как хотелось бы, чтобы во всякое место, где царит голод, можно было доставлять в изобилии пищу по какому-нибудь радио!» Мне кажется, лучше было поместить радио прямо в желудок – вот была бы оргия, если бы мы выучились питаться словами!
Далее из Юнгера, из той же самой книги: «Прогуливаясь по таким садам, понимаешь, как все-таки тяжело описывать вкус и запах приправ. Наши описательные возможности поразительно скудны по сравнению с полнотой наших ощущений. Мы определяем вкусы по их же носителям – соль у нас соленая, у перца перечный вкус и так далее. Потому в книгах то и дело можно найти выражения вроде „своеобразного ароматного привкуса“». Отчасти это объясняется нынешней ущербностью, притупленностью наших ощущений и неспособностью дать им имена (у древних китайцев для оттенков вкуса было множество имен, которыми сейчас никто никогда не пользуется, – должно быть, потому, что сейчас никто не способен эти оттенки различать), отчасти тем, что если уложить юнгеровское рассуждение в одну фразу, то звучит оно так: все имеет свой несравненный вкус. Доставшийся нам от предков-зверей механизм распознавания запахов и вкусов лишен способности поэтических сравнений и метафоричности, он работает просто и прямо: все имеет собственный вкус и запах, прочее – захламление бумаги и речи. Метафоры здесь избыточны и излишни. Моя первая устрица вкусом напоминала болотную воду, но неужели это что-то кому-то может сказать? Устрицы вкусом совсем не похожи на то, что язык находит между половых губ (хотя некоторые феминистки и утверждают обратное), а разные половые губы имеют разный вкус. Рыба, грибы и нагретый металл могут одарить нас при случае столь же справедливыми и меткими сравнениями.
Тут я поддержал свое вдохновение бутылочкой белого вина.
Далее Юнгер указывает, что чувство опьянения порождают зелья только растительного происхождения. Это я уже знал от Палинура.
[8]
Нужно только попробовать буфотенин,
[9]
чтобы ощутить разницу. Галлюцинации от буфотенина почти сплошь акустические. А растения обделены слухом.
