Ветер свистел в рамах, сдувая тонкий слой гари с подоконника. Шоколадная индейка пялилась на нее со своего шестка неровно посаженными глазами из сладкой кукурузы с отсутствующим видом, будто собираясь поведать о странных вещах, что здесь творились. Грейс захотелось разбить писсуар, чтобы только избавиться от этого взгляда.
Взяв один из четвертаков, которые дал ей Кейн, она опустила его в автомат и со скрежетом нажала ручку. Подождав, пока не послышится стук шариков жевательной резинки, падающих в металлический лоток, она открыла его. Розовые. Она опустила еще монету — снова розовые. Это обнадежило ее.
Грейс опять сидела за стойкой, держа шарики резинки на весу, будто это были жемчужины, которые ей удалось отыскать в дамской уборной. Но разглядывание жемчужин не возымело желаемого результата, и она спрятала их в карман кардигана. Потом — несмотря на протесты Кейна и Пита — настояла на том, чтобы сыграть еще несколько заходов в питейные игры.
— У меня есть идея, — заявила она, прикончив свой «космонолитен». — Но для этого захода мне нужен бокал белого вина.
Пит поставил перед ней стакан белого вина, глядя, как показалось Грейс, на нее немного странно, и не стал закупоривать бутылку.
— Я никогда… — начала Грейс, вдохновляемая непривычным чувством оставленности. Кейн приходился ей другом — или она только так полагала? — и она не могла не сердиться на него за то, что он скрыл от нее нечто существенно важное. — Я никогда ничего не скрывала от своего лучшего друга, чтобы защитить его, — сказала она наконец. Звучало не совсем так, как представляла себе Грейс — слова сложились у нее в голове за несколько секунд сами собой, — но получилось то, что нужно.
Кейн сразу посерьезнел, слегка опустил голову, поднял свой бокал и тяжело вздохнул. Грейс почувствовала себя ужасно. В ее намерения не входило, чтобы это стало для него таким тяжелым ударом. Она положила руку ему на плечо — будто даруя прощение, но тут же поняла, что сама виновата не меньше. Она дотянулась до откупоренной винной бутылки, вытащила красно-белую соломинку из хозяйства Пита, вставила ее в горлышко и стала пить. Когда Кейн понял, что она делает, он повернулся к ней, отобрал у нее бутылку и легонько тронул ее за подбородок.
— Ладно, Грейс, давай-ка отвезем тебя домой.
— Рано, я еще только начала, — сказала она, словно одержимая.
Грейс снова потянулась за бутылкой. Кейн схватил ее за запястье, прежде чем она успела добраться до вина. Она облокотилась о стойку и повернулась к нему.
— А еще я никогда не спала с женщиной, — наконец сказала она.
Кейн молчал. Слова прыгали у Грейс в голове, как мячики для пинг-понга, но она не была до конца уверена, что они сорвутся у нее с губ. Единственное, в чем она могла не сомневаться, было то, что голова ее сейчас лежала на коленях у Кейна.
— Пора, Грейс, — сказал Кейн, нежно поднимая ее и ставя почти прямо, как тряпичную куклу. — Ведь завтра нам нужно украшать елку.
Грейс отметила, как ласково Кейн употребляет местоимение «мы». Это было так похоже на него — напомнить, что завтра утром ей предстоит заниматься оригами.
Когда они вышли на улицу, Грейс поскользнулась, потеряла равновесие и шлепнулась на тротуар, оставив четкий отпечаток на снегу. Кейн помог ей встать, отряхнул ее и остановил такси. Всю дорогу до дома они молчали. Холодный воздух протрезвил ее. Было уже за полночь. Грейс повернулась к Кейну — ей хотелось заверить его, что она берет назад все слова, произнесенные в баре. Но в первый раз за весь вечер ей так ничего и не удалось сказать.
— Не надо ничего говорить, — наконец произнес Кейн. И Грейс поняла, что все будет хорошо.
Поднявшись наверх, Грейс достала корешки билетов и положила их в серебряную вазу в форме тюльпана, стоявшую на столе в столовой. Включая свет, она испытала непривычный ужас от мысли, что еще одна лампочка вот-вот с шипением перегорит.
Когда она протянула руку выключить свет, то мельком заметила свое отражение в старом зеркале на дальней стене. То, что она увидела, потрясло ее. Губы были цвета апельсинового шербета — ни дать ни взять страшилище. Неудивительно, что Пит с Кейном так странно смотрели на нее, когда она вернулась из уборной. Она снова посмотрела на донышко тюбика. Теперь в глазах у нее не двоилось, и буквы были ясно видны: «Коралл. Искусственный жемчуг». Ей никогда и в голову бы не пришло купить помаду такого оттенка. Это даже хуже, чем пользоваться синими тенями для глаз. Она яростно вытерла губы и задремала на кушетке в гостиной: шоколадные индейки с оранжевыми губами пили из бутылок через соломинки, вертевшиеся у нее перед глазами.
10
Гадкий утенок
На следующее утро, еще до рассвета, Грейс обнаружила, что укрыта платком, который связала ей бабушка, когда Грейс еще ходила в колледж. Бабушка Долли уже много лет как перестала вязать, с тех пор, как артрит сковал суставы ее пальцев. Теперь, пережив третий удар, она жила в доме для престарелых. Грейс редко пользовалась этим платком, боясь, что плетение может распуститься, превратившись в бесконечную путаницу акриловых нитей. Кончики ее пальцев высовывались из маленькой дырочки, каких в последнее время стало больше; их уже не могли удержать стратегически расположенные то тут, то там узелки.
Узор платка был ромбовидным и многокрасочным — благодаря использованию пестрой пряжи, цвет которой переходит от одного трепещущего радужного оттенка к другому, избавляя вязальщицу от скучной необходимости без конца подвязывать новые нити. Платок можно было стирать в машине, несмотря на то что мать Грейс пришила к нему этикетку «Только для сухой чистки». Больше всего Грейс озадачивало то, как она могла вытащить платок из шкафа и укрыться им, не запомнив этого и ничего не уронив по пути.
Когда она вытащила палец из дырочки в фиолетово-красной части платка и увидела, как распустившаяся нить исчезает, наподобие краба, в ней шевельнулось искушение заклеить отверстие клейкой лентой. Однажды, когда Грейс сломя голову мчалась на вечер, посвященный книге Лэза, она приклеила оторвавшуюся от шелковой юбки пуговицу синтетическим клеем. Все шло нормально, и юбка сносно держалась на протяжении всего вечера, пока издатель Лэза не подошел к ней и не спросил: «Ну, а вы чем занимаетесь?» Как только она собралась ответить, пуговица отскочила. Молнией метнувшись к Грейс, Лэз обхватил ее за поясницу — тактическая хитрость, имевшая целью удержать быстро соскальзывающую юбку. «Мы во всем помогаем друг другу», — ответил он издателю. Потом повернулся к Грейс и шепнул: «Пожалуйста, постарайся как-нибудь удержать юбку».
* * *
Она спала в одежде Лэза, а проснувшись, лежала вытянувшись, глядя на ровный белый потолок. Ее охватило мирное чувство: казалось, последние несколько недель ей просто приснились, а сейчас Лэз выскочил купить чего-нибудь на завтрак. Она могла поклясться, что слышит запах кофе. Когда она начала понемногу приходить в себя, реальность — включая все произошедшее в баре между ней и Кейном — заполонила ее мысли; мир и покой сменились тупой болью в висках.
