Аннет смотрит направо: из кармашка торчит карточка и край бумажного пакета, на случай, если затошнит. В их профессии вместо слова “рвота” говорят “дискомфорт”. В пакетик для рвоты уткнулась коленка соседа. С самолетом вроде все в порядке, и Аннет поднимает голову. Многие пассажиры так и не вжали головы в коленки, сидят прямо, таращатся перед собой, как в кинотеатре. Мужчина в соседнем кресле белый как полотно. Она спрашивает, не дать ли ему таблетку от желудка, тот говорит нет, и Аннет сама съедает одну. Она возит с собой целую аптечку — слабительное, от простуды, аспирин, витамин С и так далее, от всех болезней на свете.
Самолет долго летит вниз по наклонной, все гораздо проще, чем она себе представляла. Пахнет паленой резиной, и все: никаких взрывов, даже почти не тошнит, хотя барабанные перепонки вот-вот лопнут. Самолет снижается тихо, потому что двигатели не работают, и никто из пассажиров не паникует, лишь одна дама неубедительно причитает, а другая плачет.
— Откуда вы родом? — неожиданно спрашивает сосед. Наверное, не знает, о чем говорить с незнакомой женщиной в такой ситуации. Аннет хочет ответить, но щелкает зубами, потому что самолет встряхивает, будто он грохнулся не в океан, а на бугристую полосу, будто море твердое, как бетон.
Наверное, от толчка сломалось радио, потому что сбивчивый голос умолк. Пассажиры сгрудились в проходе, возбужденно переговариваются, словно дети после школы. Ведут себя на редкость спокойно, думает Аннет, хотя в таком узком проходе трудно по-настоящему запаниковать, помчаться не разбирая дороги или сбить кого-то с ног. Аннет, помня расположение аварийных выходов, старается покупать билет возле одного из них, но в этот раз не получилось, поэтому она решает оставаться на месте и ждет, когда пробка рассосется. Похоже, заднюю дверь заклинило, и все рванули к передней. Ее сосед пытается протиснуться к выходу, расталкивая людей локтями, и все это похоже на очередь в супермаркете, даже свертки и сумки в руках. Аннет сидит, скрестив руки, смотрит в иллюминатор, но видит лишь океан, ровный, как парковочная площадка, и не наблюдается ни дыма, ни пламени.
Когда в проходе становится свободней, она встает, поднимает сиденье, согласно инструкции на карточке, и вытаскивает спасательный жилет. Аннет видела, что в панике многие об этом забыли. Она берет пальто с полки над головой: полка завалена чужими пальто. Солнце светит как всегда ярко, но к вечеру может похолодать. Аннет брала в дорогу пальто, зная, что, когда сойдет с самолета, на родине будет зима. Она берет зачехленный фотоаппарат и сумку, которая при желании раскладывается; Аннет предпочитает путешествовать налегке и не брать вещи, которые мнутся, — ей довелось писать материал и на эту тему.
Между салонами первого и туристического классов — крошечная кухонька. Аннет проходит через нее самая последняя: она видит ряды подносов с завтраками — бутерброды в целлофане, десерты в пластиковых баночках с крышками. Тележка с напитками, подальше от прохода. Аннет засовывает в сумку несколько бутербродов, три бутылки имбирного пива и несколько пакетиков с арахисом. Она запасается всем этим не только потому, что голодна, но и потому, что как не взять, а еще думает, что людям еда пригодится. Хотя, конечно, их скоро подберут, с самолета наверняка послали сигнал бедствия. Прилетят вертолеты и их спасут. А пока неплохо будет позавтракать. На мгновение ей хочется прихватить с тележки и бутылку виски — нет, лучше не надо, она читала в журналах рассказы про пьяных в стельку матросов.
Она подходит к эвакуационному желобу. Синяя морская гладь внизу усеяна оранжевыми кругами, и в них пассажиры: иные уже отгребли довольно далеко — или отнесло ветром? Со стороны — очаровательная картинка: оранжевые круги спасательных шлюпок вертятся на воде, будто надувные бассейны, а в них счастливые детишки. Аннет слегка разочарована: ситуация экстремальная, но пока все происходит так обыденно, так размеренно. Должна же экстремальная ситуация пробирать до костей?
Она хочет заснять эту сценку — оранжевое на голубом, ее любимые цвета. Но внизу кричат скорей, скорей, она садится, сомкнув ноги, чтобы не раздувало юбку, на коленях сумка, фотоаппарат и пальто. Она отталкивается и катится, словно с детской горки.
Странно, что она покинула самолет последней. Капитан и стюардессы должны оставаться на борту до тех пор, пока все пассажиры благополучно его не покинут, так? Но команда куда-то испарилась. Впрочем, Аннет не до того, потому что в надувной лодке царит суматоха, полно людей, и кто-то из пассажиров выкрикивает команды:
— Греби, — слышится голос, — нужно отсюда убираться… воронка!
Какой странный, думает Аннет, далеко ли уплывешь с двумя веслами. Она устраивается поудобнее и наблюдает, как двое мужчин — один тот, что командовал, а второй помоложе — гребут как оглашенные. Лодка болтается на волнах, волны невысокие, лодка вращается — один из гребущих, должно быть, сильнее, думает Аннет, а лодка медленно удаляется от самолета навстречу послеполуденному солнцу. Как на лодочной прогулке: Аннет откидывается на борт, наслаждается пейзажем. Самолет остается позади и медленно, почти незаметно, погружается в воду. Аннет думает, что неплохо бы это сфотографировать, чтобы, когда их спасут, написать репортаж, она расчехляет фотоаппарат, вытаскивает его, поправляет объектив, но, когда оборачивается, чтобы навести фокус, самолета уже нет, исчез без единого звука. Странно, думает Аннет, а лодка проплыла уже прилично.
— Лучше не уплывать далеко, — говорит человек, тот, что командовал. Он старше остальных, у него аккуратные усики, и в нем есть что-то от военного. Мужчины сушат весла, военный вытащил из нагрудного кармана бумагу и табак, скручивает сигарету. — Давайте познакомимся, — говорит он; привык руководить.
В лодке не так много людей, как показалось Аннет вначале. Взрослых мужчин — двое: один говорит, что он страховой агент (в чем Аннет сильно сомневается), а второй, тот, что помоложе и с бородкой, утверждает, что преподает в государственной школе. Жена того, что постарше, пухленькая и с добрыми глазами — повторяет “все хорошо”, хотя чего уж хорошего, она тихонько плачет не умолкая. Еще в лодке сильно загорелая женщина лет сорока пяти, — она молчит о своем роде занятий, — и юноша — говорит, что учится в университете. Когда очередь доходит до Аннет, она говорит: “Я веду в газете кулинарную колонку”. Вообще-то она действительно занималась этим месяца два и знает достаточно, чтобы грамотно соврать. Только зачем врать, — непонятно. Впрочем, кажется, она знает, почему врет: она не поверила никому из этих людей, разве только этой пухленькой и слезливой — у той все на лице написано.
— Нам чертовски повезло, — говорит тот, что постарше, и все соглашаются.
— Как же мы теперь? — спрашивает загорелая.
— Будем сидеть и ждать, когда нас спасут, я так полагаю, — говорит бородатый учитель и нервно смеется. — Нечаянный отдых получается.
— Да тут дел всего на несколько часов, — говорит старший. — Нынче у них все налажено, не то что прежде.
Аннет говорит, что у нее есть еда, и все хвалят ее за такую предусмотрительность. Она вытаскивает завернутые бутерброды, и они делят их поровну, пускают по кругу бутылку с имбирным пивом, запивают им бутерброды. Аннет молчит про арахис и еще две бутылки. Зато говорит, что, если кому надо — у нее есть таблетки от морской болезни.
