Иногда он хотел, чтобы она была как другие больные. Например, как больные гидроцефалитом с их водянистыми тыквообразными головами и младенческими телами. Таких в лагере сейчас было трое, и все они могли говорить, но были туповаты. Или больные с мышечной дистрофией, которые на первый взгляд казались нормальными, но сидели, провалившись в своих инвалидных колясках, бледные и слабые, как сиротки. Они скоро умрут, некоторые не доживут и до следующего лета. Эта лагерная песенка так ранила Роба, что он не мог ее петь:
Где встретят девочки, мальчики
Взрослую пору свою?
Тра-ля-ля, тра-ля-ля —
Мы повзрослеем в Светлом Раю!
На мотив песни Микки-Мауса, и от этого Робу становилось еще горше: он представлял себе ребят из программы “Мышкетеры”, пухленьких и бойких детей, у которых работали руки и ноги. Они были такие здоровенькие, крепкие, могли гарцевать и подпрыгивать, их даже снимали для телевидения. Он стоял и глядел в пол, или в сторону, или куда угодно, лишь бы не видеть обреченных детей, привезенных в аудиторию, где Берт, заместитель директора лагеря, наяривал на аккордеоне, чтобы, как он говорил, вселить в детей “дух единения”. Но дети с удовольствием распевали. Они любили петь. Те, кто мог, хлопали в ладоши.
Джордан хлопать не могла. Но, с другой стороны, она проживет долго. От такой болезни не умирают. И ей всего девять лет.
“ИГРЫ” располагались в правой части домика, возле главного корпуса. Окно расширили и пристроили рядом навес с деревянными ставнями — на случай, если пойдет дождь. На этой неделе дежурила Джо-Анн Джонсон, сидела за прилавком на высоком стульчике и читала книгу в мягкой обложке. На Джо-Анн была белая махровая футболка с якорем на левой груди и красные коротенькие шорты. Джо-Анн сидела, скрестив ноги, и Роб посмотрел на линию, где заканчивался загар, затем его взгляд переметнулся к полкам за ее спиной, где были разложены волейбольные и баскетбольные мячи, биты. Золотые волосы Джо-Анн были схвачены позолоченной заколкой-крабом, на носу — темные очки в черепаховой оправе. Она немного припадала на ногу. Бывшая обитательница лагеря, вернулась сюда уже инструктором. Роб считал, что она милая девушка; во всяком случае, с ним она мила.
— Мы хотим сдать этот паззл, — сказал он. — И взять шашки.
— Опять шашки? — сказала она. — Вам, должно быть, надоели шашки. Уже четвертый раз за неделю.
Робу не нравилось, когда так разговаривали при Джордан, будто она ничего не слышит.
— Ничего подобного, — сказал он. — Я режусь с Джордан. Она уже два раза меня обыграла.
Джо-Анн улыбнулась, словно они поняли друг друга. Потом она улыбнулась Джордан, которая смотрела на нее в упор, не шевелясь.
— Да, я слышала, что она просто молодчина, — сказала Джо-Анн. Она наклонилась к прилавку и вычеркнула в линованном блокноте паззл и вписала напротив имени Роба шашки. — Ну, пока, — сказала она. — Счастливо поиграть.
— Пошли в тень, — сказал Роб. Он покатил Джордан по асфальтовой дорожке, мимо домиков. Все они были чистенькие, одинаковые, покрашены в белый. Вместо ступенек перед каждым домом был пандус. В домиках располагались специальные кровати, специальные туалеты, и витал странный запах — не сладкий запах детей, а слаще, приторнее, тяжелее и влажнее, он напоминал Робу запах теплиц. Запах теплой земли и детской присыпки, запах легкого гниения. И, конечно, много грязного белья в мешках — их потом уносили. Некоторые дети были в подгузниках, двенадцатилетний ребенок в подгузнике — ужасно нелепо. По утрам, перед сменой постельного белья, сладкий запах усиливается. На то, чтобы привести в порядок каждого, уходило много времени. Девушкам-инструкторам запрещалось самим поднимать детей с кроватей или из инвалидных колясок, этим занимались только парни. Роб курировал один домик и еще два других, девчачьих, седьмой и восьмой, где жила Джордан. С прической под пажа, с волевым личиком — она так странно гляделась в розовой ночнушке с оборками. Он подумал, что, наверное, ей не дают выбрать, что надевать.
Они доехали до конца дорожки и свернули налево. Из распахнутых окон актового зала, он же спортивный зал, раздавалась музыка с магнитофона и женский голос:
— Нет, вернитесь на исходные позиции и попробуйте снова. У тебя получится, Сюзи.
Они доехали до конца “мальчиковой” аллеи с домиками. “Девчачья” аллея — по ту сторону поля, где теперь шла игра в бейсбол. В тот день, когда Роб приехал, тоже играли в бейсбол. Лагерный автобус остановился на круговой дорожке перед центральным корпусом. С фасада здание напоминало бывший особняк, и действительно: когда-то он принадлежал одному богачу. На широкой веранде в инвалидных колясках сидели дети — словно старушки в креслах-качалках. Директор тогда поприветствовать новых инструкторов и поручил Берту познакомить их с лагерем. За углом шел бейсбольный матч, и Роб тогда подумал: что ж, не так все и страшно — зеленое поле, залитое солнцем, и каждый день светит солнце.
Но то была странная игра — в полной тишине. Мальчики их возраста обычно кричат на поле — это часть игры. Но здесь играют молча, сосредоточенно. На поле в основном были ходячие, в ортопедических ботинках или на костылях, некоторые даже бегали. Но несколько игроков играли в паре: один сидел в инвалидной коляске, а другой толкал ее с базы на базу. Роб и сам играл в бейсбол, он видел, что тут играют бережно и терпеливо — мороз по коже. Они играли, как дети, которым взрослые запретили баловаться. Сейчас самым громким игроком на поле был Берт, судья: он махал руками и кричал, подбадривая Дэйва Снайдера — у того парализованы ноги. Дэйв ударил по мячу и послал его за вторую базу. Два игрока с дальней части поля поковыляли на костылях за мячом, а Дэйв перескочил на первую базу.
Робу надо бы играть в бейсбол и заниматься другими детьми, но ему хотелось общаться с Джордан. Кроме того, он терпеть не мог бейсбол. Это была их семейная игра, и, конечно, близкие ждали от него успехов на этом поприще — впрочем, как и на поприще медицины. Именно отец настаивал на бейсболе, памятуя о золотой семье Кеннеди — в журнале “Лайф” недавно опубликовали фотографии, где они играют в контактный футбол, Джозеф Кеннеди и его трое великолепных мальчиков. У отца Роба есть футболка с надписью “Чемпион”, подарок жены. Два старших брата Роба играли отлично, да и братья Миллеры не хуже. Доктор Миллер тоже был хирургом, как и отец Роба, семьи жили по соседству. Отец Роба — кардиохирург, а доктор Миллер — нейрохирург, и оба его сына тоже собирались стать врачами.
Их семьи играли на берегу озера; синее небо, яркое солнце и волны, набегающие на песчаный пляж, — все это были декорации безнадежности и неудачи. Что для других — беспечный отдых, для него — невыносимая пытка. Отказаться играть невозможно. Будь он игроком получше, он бы сказал, что ему неохота играть, а так вопли “обломщик” и “мазила” слишком уж походили на правду. Никто не держал на него зла, хотя он даже не мог по-человечески стукнуть по мячу, — может, потому что зрение плохое, и солнце бликовало на оправе очков; он не видел мяча, когда тот летел прямо на него с раскаленного синего неба, словно бомба террориста, и пальцы немели от удара, когда Роб отбивал мяч, или ему попадали по голове, или — еще хуже и унизительней — мяч вообще пролетал мимо, и тогда Робу приходилось нестись за мячом по берегу или забегать в озерную воду. Его родные подтрунивали над ним, даже мать — особенно мать. Они сидели на верхней веранде лодочного домика, мать выносила сэндвичи и колу мальчикам, а для мужчин — пиво. “Чем ты сегодня ударился?” — говорила она. В городе отец обычно пил виски, но в коттедже, в их, как он говорил, “летней резиденции”, предпочитал пиво. Все рассказывали анекдоты о промашках Роба, о его безуспешных сражениях с белым демоном мяча, а Роб только ухмылялся. Ухмылка была натянутой, он должен был показать, что он клевый парень и не обижается. “Тебе нужно научиться с этим справляться”, - говаривал отец, не уточняя, правда, с чем именно. И каждый раз после бейсбола отец говорил, что спорт полезен, потому что учит проигрывать. Роб знал, что отец просто пытается его утешить, но Робу хотелось возразить, что он уже достаточно поднаторел в неудачах и неплохо бы ему поучиться выигрывать.
