Река Иордан холодна, словно лед,
Аллилуйя,
Пусть холодно телу — душа-то поет:
Аллилуйя!
[32]
— Иордан, Джордан, чувствуешь, как похоже? — говорил он, желая сделать ей приятное. Интересно, были ее родители в курсе, что она родится больной? Почему они ее так назвали? Джордан. Иордан. Они, наверное, потом пожалели, что дали ей это размашистое имя, потому что она инвалид, и никогда ей не потягивать коктейли на террасе, не красить губы и не улыбаться, как шикарная Грейс Келли.
[33]
Но, наверное, они были в курсе, потому что в ее карте написано про врожденный дефект. У нее были еще брат и сестра, оба здоровые, а ее отец, кажется, работал в банке.
Порой, размышляя о катастрофе в своей жизни, о своем провале и побеге, Роб мечтал, что возьмет Джордан с собой. Он представлял, как она держится за его шею, а он забирается на крышу вагона (но она не умела держаться ни за чью шею!). И они приедут в гостиницу, а утром он проснется в своей кровати, а она будет сидеть перед ним в коляске (а коляска откуда возьмется?) и смотреть синими льдинками глаз в его глаза, и у нее будет удивительно спокойное лицо. А потом из нее польются слова, и она встанет, потому что каким-то образом он ее исцелит. Порой на мгновение (он старался как можно скорее подавить эту мысль), он представлял, как они вдвоем прыгают с крыши дома. Случайность, несчастный случай, говорил он себе. Я не хотел.
Река Иордан холодна, словно лед,
Аллилуйя,
— тихонько напевал Роб себе под нос. Он искал скамейку — впереди должна быть скамейка, — он хотел присесть и поиграть с Джордан в шашки.
— Эй, смотри. — Он указал на витрину Берта. — Древесный гриб, — прочитал он на карточке. — …это сапрофит, который питается разложившимися растениями. Чаще всего растет на мертвых деревьях. А внизу можно нацарапать свое имя, — сказал он. Он так и делал в детстве, когда родители привозили его за город: он бегал в лес возле их коттеджа и писал свое имя, не отрывая гриба от дерева, и радовался, что его имя будет потихоньку и втайне от всех расти вместе с грибом. Интересно, что об этом думает Джордан?
Он нашел скамейку и сел, развернув Джордан лицом к себе, раскрыл коробку с шашками.
— В прошлый раз мои были красные, — сказал он. — Теперь твои красные. — Одной красной шашки не хватало. — Мы ее чем-нибудь заменим, — сказал он и огляделся, ища плоский камешек, но ничего подходящего не увидел. Тогда он оторвал от рукава рубашки пуговицу. — Годится? — спросил он.
Рука Джордан шевельнулась: да. Началась мучительная угадайка, методом проб и ошибок, — как она хочет пойти. Роб поочередно указывал на каждую шашку, пока Джордан не подавала сигнал. Потом он указывал на каждую из клеток. Теперь, когда он привык к такой методике, игралось быстрее. Лицо Джордан то разглаживалось, то снова искажалось судорогой — в других детях с ДЦП это коробило, а с Джордан все по-другому. Сосредоточиваясь, Джордан была особенно некрасива.
Они успели сделать несколько ходов, а потом в центральном корпусе зазвенел звонок. Значит, Время Игр закончилось и пора приступать к дневным групповым занятиям. Он знал, что Джордан возят на плавание, вместе с девочками из ее домика. Плавать она, конечно, не могла, но кто-нибудь ее держал: они говорили, что в воде ей легче контролировать движения. Робу же полагалось помогать в занятиях по Лечебному Труду. “Лепить пирожки из грязи”, - так называли это занятие мальчишки из их домика. Им нравилось лепить из глины какие-нибудь похабные фигуры. Видда, преподаватель по ЛТ, была в шоке, но виду не подавала и только приговаривала, что они талантливые.
Роб положил пуговицу в карман. Он вытащил блокнот и записал расположение шашек.
— Доиграем завтра, — сказал он Джордан. Он покатил коляску дальше по круговой дорожке. Он не стал разворачиваться, потому что так ближе. К северу была полянка, заросшая травой, и на ней серебристый ручей: он тек там всегда, грязноватой струйкой, а сегодня, после ночного дождя, ручей был полон. Роб подумал: она ведь никогда не дотрагивалась до травы, никогда не опускала руку в ручей. И ему вдруг захотелось подарить ей то, чего никогда не дарили другие, о чем другие и помыслить не могли.
— Я хочу вытащить тебя из коляски, — сказал он. — Я хочу положить тебя на траву, чтобы ты ее потрогала, хорошо?
Она ответила да не сразу. Она смотрела ему в глаза: понимает ли она, о чем он говорит?
— Это приятно, — сказал он. — Это здорово. — И подумал, как часто валялся на лужайке за домом лет восемьдесять тому назад, лежал и жевал выгоревшие травинки и читал, можно сказать, запрещенные комиксы про Капитана Марвела.
[34]
Он расстегнул ремешки и поднял ее. Какая же она легкая, маленькая, легкая, словно сделана из бальзы и бумаги. Но крепкая, подумал он. У нее есть воля, это читается в ее глазах. Он положил ее на бок, чтобы она видела журчащий ручеек.
— Смотри, — сказал он. Он сел на корточки и опустил ее руку в холодный поток. — Это настоящая вода, не такая, как в бассейне.
Он улыбнулся: он чувствовал себя волшебником, способным исцелить ее, но она закрыла глаза и откуда-то из глубины ее послышался странный скулеж, рык… Она лежала, как тряпка, а рука дергалась: неожиданно ногу свело судорогой, и она ударила Роба ортопедическим ботинком по голени.
— Джордан, — сказал он. — Ты в порядке? — Снова рык: радости или ужаса? Он не понял и испугался. Может, для нее это перебор, слишком много эмоций. Он обхватил ее руками и поднял, чтобы посадить обратно в коляску. А трава оказалась мокрой, и правая щека девочки измазалась в грязи.
— Что ты с ней делаешь? — услышал он голос Пэм. Он обернулся, он так и держал Джордан, а та мотала руками, словно какой-то безумный пропеллер. Пэм стояла на асфальтовой дорожке, руки в боки — поза сокрушенной матери, что застала детишек в кустиках за игрой в доктора. Пэм вся раскраснелась, словно бежала, волосы всклокочены, и из них торчит прутик.
— Ничего, — сказал Роб. — Я просто… — Она думает, я извращенец, понял он и почувствовал, что краснеет. — Я думал, ей понравится лежать на траве, — сказал он.
— Ты же знаешь, что это опасно, — сказала Пэм. — Ты же знаешь, что ее нельзя вытаскивать из коляски. Она может удариться головой, пораниться.
— Я за ней все время присматривал, — сказал Роб. Кто она такая, чтобы ему указывать?
— По-моему, ты слишком много времени проводишь с этим ребенком, — сказала Пэм. Она уже не так злилась, но ее не убедили объяснения Роба. — Ты должен больше времени проводить с остальными. Для них это вредно, ну… понимаешь… привязываться… привязываться к людям, которых они потом никогда не увидят.
