И все же он ее не позабыл. Весной Кристин получила открытку с иностранным штемпелем, знакомые печатные буквы. На открытке изображен храм. У него все прекрасно, он надеется, что и у нее тоже все прекрасно, он ее друг. Месяцем позднее снова пришла фотография, сделанная им тогда в саду, — снимок в конверте из манильской бумаги, без письма.
Постепенно аура таинственности истощилась: как бы то ни было, и сама Кристин больше в нее не верила. Жизнь снова стала предсказуемой. Кристин закончила колледж средне, поступила на работу в департамент здравоохранения. Работала хорошо, как женщину ее не дискриминировали, потому что никто не воспринимал ее как женщину. Она смогла купить приличную квартиру, хотя уюта особо не наводила. В теннис играла все реже, и мускулы с налетом жирка превратились в жир с тонкой прослойкой мускулов. Начались головные боли.
Потом, когда миновали бессмысленные годы и все газеты и журналы заполонила война, Кристин поняла, из какой восточной страны он родом. Она знала название страны, но тогда оно не запомнилось, слишком маленькая страна, эти названия вечно сливались в голове.
Как ни старалась, но и название города, из которого он приехал, она тоже не могла припомнить, а открытка давно пропала. С севера он или с юга, рядом ли он с военными действиями или в безопасном отдалении? Как безумная она покупала журналы и просматривала все фотографии — мертвые крестьяне, цветные кадры крупным планом — испуганные, гневные лица, фотографии казненных шпионов. Она изучала карты, по ночам смотрела новости, и та далекая страна, все ее уголки, стали знакомы ей почти так же, как собственная родина. Пару раз ей показалось, что она узнала его, но бесполезно, они все на него похожи.
Наконец она бросила рассматривать фотографии в журналах. Они слишком тревожат, это вредно. Ей стали сниться кошмары, он проходил в дом ее матери через французские окна, в потрепанном пиджаке, за спиной рюкзак и винтовка, в руках огромный букет многокрасочных цветов. Он улыбался все той же улыбкой, но по лицу текла кровь, скрывая его черты. Кристин отдала знакомым телевизор, начала читать романы девятнадцатого века, Троллоп
[2]
и Голсуорси стали ее любимыми писателями. Невольно думая про него, она говорила себе, что он оказался достаточно хитроумен и изворотлив, чтобы как-то выживать в ее стране, — значит, выживет и в своей, где говорят на его родном языке. И опять же, она не могла представить, чтобы он воевал, на любой стороне, он не такого склада. И, насколько она знала, ни к какой идеологии он не склонялся. Скорее, занимается чем-то таким незаметным, на вторых ролях, как и она: может, он стал переводчиком.
Война в ванной
Понедельник
Сегодня ближе к вечеру она переезжала на новое место. Хлопот минимум: затолкала вещи в два чемодана и сама же протащила их три квартала, что отделяли ее новую квартиру от старой. И всего лишь дважды остановилась передохнуть. Она довольно крепкая для своего возраста. Подошел мужчина и предложил помочь, весьма приятной наружности человек, но я ее предупреждала — никогда не принимай помощь от незнакомцев.
Кажется, немка очень обрадовалась, что она съехала, немка вечно ее в чем-то подозревала. Немка стояла на деревянном крыльце и смотрела, сложив руки на толстом животе, — в этих своих шлепанцах, в потертом свитере, а из-под неизменного хлопчатобумажного халата на дюйм торчит комбинация. Я, например, всегда эту немку недолюбливала. И мне надоело, что она трогает чужие вещи (хоть она и старается положить их ровно на то же место, но ей аккуратности не хватает): а в последнее время, я подозреваю, она просматривала почту — на конвертах жирные отпечатки больших пальцев, а еще ведь слишком холодно, почтальоны не ходят без перчаток. На новой квартире домовладелец — мужчина, а не женщина: я в целом, пожалуй, предпочитаю мужчин.
Когда она добралась до нового места, ключи ей выдал старик, что живет на первом этаже, в комнате с окнами на улицу. Он открыл ей дверь, а домовладельца не было, но его предупредил, что ожидает новую жиличку. Приятный такой старик, седовласый с радушной улыбкой. Она отнесла чемоданы вверх по узкой лестнице сначала один, потом второй. Остаток дня потратила на обустройство. Эта комната меньше, чем предыдущая, но, по крайней мере, чистая. Что-то из одежды она положила в шкаф, что — то — в комод. Полок в комнате нет. Кастрюлю, чашку, тарелку, приборы и кофейник придется держать в ящике комода. Зато имеется маленький столик, и я решила — пусть чайник все время там стоит. В этом есть некая декоративность.
Она застелила кровать — простыни и одеяла предоставлял домохозяин. Окна выходят на север, значит, будет прохладно. К счастью, в комнате есть электрообогреватель. Она всегда любила тепло, хотя меня не особо волнует температура в комнате. Некоторый плюс: комната — рядом с ванной, это кстати.
Тетрадь она будет держать на столе, рядом с чайником.
Завтра ей нужно купить продукты, но сейчас она ляжет спать.
Вторник
Сегодня утром она лежала в кровати, пытаясь снова заснуть. Я глядела на часы и соглашалась с ней, что матрас и вправду тонковат и, по сравнению с предыдущей квартирой, довольно жесткий. Было уже около девяти, и я велела ей дотянуться до будильника и выключить, чтоб не звенел.
Кто-то медленно поднялся по лестнице и прохромал в ванную, закрылся на защелку. Оказывается, стены не такие толстые и пропускают звуки. Она хотела перевернуться на другой бок и снова заснуть, но человек в ванной надрывно закашлялся. Потом она услышала, как он отхаркивается и сплевывает, потом он спустил воду в унитазе. Я уверена, что знаю, кто это был: наверное, тот старик снизу. Бедняга, должно быть, простудился. Впрочем, он пробыл в ванной ровно полчаса, довольно долго: и за это время умудрился издать немало неприятных звуков. Теперь я понимаю, что соседство с ванной имеет свои недостатки, и начинаю догадываться, почему хозяин сдает эту комнату столь дешево.
Наконец я убедила ее, что пора уже встать, закрыть окно (я всегда считала, что свежий воздух полезен для здоровья, хотя она не любит свежий воздух), и включить обогреватель. Она собралась было обратно в постель, но я велела ей одеваться. Нужно идти в магазин, в доме есть нечего. Она прошла в ванную, и правильно сделала, потому что опять приближались чьи-то шаги. Ванная грязновата, подумала я. Впрочем, сегодня она просто умылась над раковиной. По крайней мере, много горячей воды.
Она вернулась к себе, надела пальто и ботинки. Я сказала, что лучше накинуть и шарф: на окне с двойным переплетом я еще прежде заметила изморозь. Она взяла сумочку, вышла из комнаты и заперла ее на ключ. Проходя мимо ванной, она поняла, что там кто-то есть: в окошке над дверью горел свет. Когда она спустилась по лестнице, старик сидел в холле, разбирал почту за темным столиком у двери. Старик был в банном халате, из-под которого выглядывали полосатые пижамные штаны, а из-под них торчали костлявые лодыжки и малиновые кожаные тапки. Старик мило улыбнулся и сказал с добрым утром. Я велела ей кивнуть и улыбнуться в ответ.
