Миссис Джонс могла часами говорить о романе, который читала. Иногда она даже рассказывала о сыне, которого потеряла прошлым летом, о своем любимом Грандисоне, названном, разумеется, в честь героя лучшего романа мистера Ричардсона. Про себя Мэри считала, что мальчик и не должен был прожить долго с таким тяжеловесным именем. Если верить миссис Джонс, это был самый славный, самый умный ребенок на свете, но Дэффи однажды признался, что видел, как тот совал хвост кошки в горячие угли.
Подумав обо всем этом, Мэри зевнула.
— Ты не привыкла работать так много, не так ли? — слегка насмешливо спросила хозяйка.
Мэри покачала головой.
— В Лондоне я часто ничем не занималась, — призналась она.
— Но я думала, ты ходила в школу?
— О да. — Во рту у Мэри вдруг пересохло. Осторожнее, птичка моя, сказала Куколка у нее в голове. — Я хотела сказать, в последние несколько месяцев, перед тем как мама…
Миссис Джонс сочувственно закивала — у нее был полный рот булавок. Еще минуту они молчали.
— Полагаю, ты оставила школу, когда пришлось ухаживать за бедной Сью? — спросила наконец миссис Джонс.
Мэри молча кивнула, как будто воспоминания причиняли ей слишком большую боль.
Около четырех дневной свет начал угасать. Миссис Джонс велела Мэри заняться более простыми сорочками и чулками — заказчицы победнее покупали их готовыми, так что, если шов выходил не особенно ровным, это было не так страшно. Сидя рядом с хозяйкой, Мэри вдруг подумала, что именно о такой судьбе для дочери и мечтала Сьюзан Дигот. Она стиснула зубы. Надо же было такому случиться! В конце концов сделать так, как и хотела эта бессердечная сука, выкинувшая зимой на улицу собственную дочь. Что ж, во всяком случае, мать никогда не узнает, чем все закончилось. Пусть Сьюзан Дигот до конца своих дней гадает, что же случилось с Мэри, родила ли она дитя в промерзшей вонючей канаве. Так она и отправится в могилу, и так ей и надо.
— Мэри?
Мэри опасливо взглянула на миссис Джонс: вдруг мысли как-то отразились у нее на лице? Но хозяйка озабоченно улыбалась.
— Ты уколола палец.
Мэри даже не заметила, как кровь запачкала подол зимней юбки миссис Джеррет де Смит.
— Скорее сбегай на кухню и замой пятна. Попроси Эби, чтобы она дала тебе холодной воды и ломтик лимона.
— Но это всего лишь дешевый хлопок, — возразила Мэри.
— Так пусть он будет хотя бы безупречно чистым.
— Почему я не могу вместо этого заняться шелковой накидкой мисс Барнуэлл?
— Потому что это наш хлеб, Мэри.
Вернувшись с кухни, Мэри встала к окну, за которым уже начали сгущаться сумерки. На крыши Монмута медленно опускалась темнота.
— Моей матери здесь нравилось? — вдруг спросила она.
Миссис Джонс подняла на нее изумленный взгляд.
— Что за странный вопрос, Мэри?
— И все же?
Хозяйка снова склонилась над шитьем.
— Сью не задавала себе таких вопросов.
— Почему?
— Да никто из нас не задавал. Это был наш дом, только и всего. То есть это и теперь наш дом, — поправилась она.
— Значит, вы останетесь здесь навсегда? — с любопытством спросила Мэри.
Миссис Джонс на мгновение задумалась.
— Куда же нам еще идти?
У Мэри всегда было чутье на хорошую одежду, и она понимала, как много означает платье. Но теперь она училась читать костюм, словно книгу, распознавать мельчайшие детали, признаки бедности или богатства. Ее вкус заметно развился; большинство из тех туалетов, на которые она тратила все свои заработки в лавках на Севен-Дайлз, теперь казались ей дешевым вульгарным барахлом. Хорошая ткань — вот что было самым главным, по мнению миссис Джонс, и чистые линии. А самыми лучшими платьями были отнюдь не самые яркие и цветастые, но те, на которые ушли месяцы кропотливого труда, украшенные тончайшим кружевом или расшитые мелким бисером. В этом деле нельзя было ни сжульничать, ни облегчить себе работу: самая суть красоты заключалась в количестве затраченных усилий.
Ей открылся еще один секрет: почти так же много, как платье, означало то, как его носят. Сутулая деревенщина могла испортить самый изящный наряд из шелка. Все дело было во взгляде, в осанке, в походке. Мэри старалась двигаться так, будто тело — несовершенное и мягкое — было таким же идеальным, как платье.
Когда в дверь стучали особенно громко, Мэри уже знала, что это лакей, возвещающий о прибытии своей знатной хозяйки. Тогда она быстро освобождала от вещей маленький диванчик, стоявший в магазине, оправляла передник и бежала открывать. Днем в доме Джонсов обычно бывало беспокойно и шумно, как в осином гнезде. Заказчицы осаждали миссис Джонс просьбами, и, как правило, они требовали изменить что-то в самую последнюю минуту.
Например, в субботу у миссис Джонс кончились желтые ленты, и она была вынуждена огорчить миссис Ллойд, которая хотела именно этот оттенок, чтобы приколоть к шляпе шелковую хризантему. Потом зашла миссис Ченнинг, чтобы укоротить подол своего нового «роб а-ля франсез», платья во французском стиле, примерно на полдюйма. Она вдруг испугалась, что запутается в нем, пока будет идти в церковь. Мэри ползала вокруг с булавками, подкалывая фиолетово-розовый шелк, а миссис Ченнинг вещала.
— У нас тоже есть черный, — сказала она, заметив в коридоре Эби с ведром грязной воды. — Мальчишка-лакей, вполовину меньше вашей служанки. Я назвала его Купидон. Мой муж приобрел его на Ямайке — там они продаются всего по шести пенсов за фунт. — Миссис Ченнинг пронзительно рассмеялась. Ее толстые трясущиеся колени напоминали пудинг.
Мэри могла сразу отличить действительно знатную заказчицу от менее знатной — по тому, как они умудрялись следовать за ней от двери до магазина, не подавая ни малейших признаков, что вообще заметили ее существование. Это было ужасно неприятно. В прежние времена клиенты хотя бы смотрели ей в лицо. Настоящие же леди и джентльмены, судя по всему, видели лишь свое отражение в блестящем зеркале.
Заказчицей, которой миссис Джонс гордилась больше всего, была миссис Морган, жена почтенного члена парламента.
— Морганы всегда представляли Монмут в парламенте, — удивляясь невежеству Мэри, заметила она.
Миссис Морган, особа с поразительно плоским лицом, зимой и летом носила отороченную мехом черную накидку и разъезжала в носилках. Перед ними всегда бежал огромный француз-лакей по имени Жорж, который отгонял прохожих взмахами большого веера из слоновой кости.
В день, когда миссис Морган привела на примерку свою младшую дочь, миссис Джонс, по мнению Мэри, вела себя особенно глупо.
— Я полагаю, это будет самый первый сезон мисс Анны? — почти пискнула она и нагнулась, чтобы отряхнуть грязный снег с ботинок девчонки.
