— Ваша служанка очень проворна, — заметила она миссис Джонс.
— Это правда, мадам. Не представляю, как бы я без нее справлялась.
Это было сказано обычным тоном, без тени лести или угодливости. Мэри, стоявшая лицом к стене, почувствовала, как у нее по спине пробежала дрожь удовольствия.
— Не заинтересованы ли мадам в покупках сегодня?
Как выяснилось, нет, не заинтересованы. Все как-то не подходит. Но они могут снова прислать за миссис Джонс и ее служанкой.
— Он хороший человек, очень добрый, — призналась миссис Джонс.
Они сидели рядом и подрубали очень широкий подол нового лавандового robe à la français миссис Гардинге, двигаясь навстречу друг другу. — Он никогда в жизни не поднимал на меня руку, понимаешь? — Она понизила голос. — Не то что Джед Карпентер, который охаживает жену кнутом, — можешь себе представить?
— А как он потерял ногу, мадам? — спросила Мэри.
Миссис Джонс улыбнулась. Это была одна из ее самых любимых историй, хотя она никогда не рассказывала ее никому, кроме членов семьи.
— Знаешь что? Мистер Джонс — самый храбрый человек на свете. Тогда ему было всего лишь девять лет — маленький мальчик, совсем дитя. — Рассказывая, она продолжала класть крохотные ровные стежки. — Он помогал конюху в «Робин Гуде», за два пенса в день. И в тот день приехала карета из Глостера, с четверкой лошадей. Кучер соскочил с подножки и направился в гостиницу, а бедный Томас бросился к лошадям, подхватить поводья. И та лошадь, что была ближе всего, наступила на него.
— Лягнула его?
— Нет-нет. Просто переступила и поставила копыто прямо ему на ногу. А он был без башмаков. — Миссис Джонс видела описанную сцену так ясно, словно это была цветная картинка в книге. Блестящие гладкие коричневые бока лошади, ярко-алое пятно на снегу. — И размозжила ее в кашу.
— Уфф! — Мэри скривила губы.
Миссис Джонс сложила руки.
— И вскоре нога почернела, что твой башмак, честное слово, и начала гнить. На следующий день до колена, еще через день — до самой ляжки. — Она показала это на своей юбке.
— Разве это происходит так быстро?
— Не успеешь оглянуться. Словно плесень на фруктах, — с удовольствием добавила она. — Так вот. Дай Барбер пришел к ним, чтобы отрезать ногу, но мать Томаса — очень хорошая женщина, была нашей соседкой, — мать Томаса заявила: «Убери свою пилу. Мой мальчик умрет со всеми своими членами в целости и сохранности». Мы слышали это своими ушами. — Миссис Джонс прищурилась и вдела в иглу новую нитку. Глаза у нее были уже не те, что раньше.
— И что же было дальше? — Мэри вытянула перед собой затекшую руку.
— Томас лежал в постели. «Послушай-ка, мать! — гаркнул он так, что слышала целая улица. — Я не собираюсь умирать — не так скоро. Принеси мне топор, и я сам отрублю эту проклятую ногу».
Мэри с подозрением глядела на хозяйку. Уже не первый раз миссис Джонс замечала у нее этот недоверчивый взгляд. Откуда он мог взяться у столь юного существа? Должно быть, Лондон ожесточает людей.
— И вот что я тебе скажу, Мэри. Сроду я не слышала такого ужасного звука, как звук той пилы.
— Так, значит, мистер Джонс сам отпилил себе ногу?
Миссис Джонс покачала головой:
— Нет, это сделал Дай Барбер, своей пилой. Он напоил Томаса джином, но бедный мальчик все равно кричал, хоть и был в беспамятстве. Никто из нас на Бэк-Лейн в ту ночь и глаз не сомкнул.
Мэри нахмурилась.
— Так вы жили на Бэк-Лейн? — с любопытством спросила она.
К чему притворяться, подумала миссис Джонс. От слуг все равно ничего не скроешь, это давно всем известно.
— Да, — согласилась она. — Мы с Томасом оба выросли там, дверь в дверь.
Она отметила, как Мэри размышляет над тем, что только что услышала. В такие минуты у нее бывало точь-в-точь такое же задумчивое выражение лица, как у Сью Рис.
— Но что же было дальше с ногой?
— Они обмакнули обрубок в соленую воду, и все зажило начисто — словно бы локоть. Через месяц мальчик уже прыгал по улице, будто одноногий петушок. — Миссис Джонс улыбнулась.
В молчании они подрубили еще один фут отделанного рюшами шелка. Миссис Джонс набрала в грудь воздуха и выдохнула, отгоняя усталость.
— Выходит, он не умер, несмотря на все страхи его матери, — заметила Мэри.
— Нет, слава Создателю. — Миссис Джонс рассмеялась. — Иначе где бы я сейчас была?
— Здесь.
Миссис Джонс уставилась на Мэри. Иногда эта девочка говорила очень странные вещи.
— В Монмуте — может быть, не стану спорить. Но я не была бы миссис Джонс.
— Что, если бы вы вышли замуж за Неда Джонса, пекаря? — лукаво спросила Мэри.
— И в самом деле! — Миссис Джонс рассмеялась и ткнула ее в бок. — Но тогда я была бы другая миссис Джонс, не так ли? По самые брови в муке… ты бы меня и не узнала. — Отчего-то ей и самой понравилось это воображаемое лицо — неузнаваемое, белое как мел. Ее игла заходила еще живее.
Если бы кто-то увидел их вместе, вдруг подумала миссис Джонс, то принял бы их за подруг или за мать и дочь. Она знала, что ей недостает строгости в обращении со слугами. Не то чтобы она не понимала, как следует себя вести. Все книги для хозяек предупреждали, как важно избегать любых проявлений панибратства, а в романе, который она сейчас читала, говорилось как раз о том, как опасно заводить дружбу с теми, кто ниже тебя по положению. Стоит только раз допустить чрезмерно дружелюбный или вольный тон, и это приведет к дерзости. Героиню, кстати, в итоге скомпрометировал некий герцог.
Но что же она могла поделать? Миссис Джонс забывала обо всех советах и предостережениях, когда они с Мэри садились рядом и принимались за шитье. Да, у девочки не было ни гроша за душой, потому что ее никчемный отец умер в тюрьме, ничего не оставив дочери, но разве не была она дочкой Сью Рис? Разве не умела она читать, и писать, и сводить счета — даже лучше своей хозяйки, если уж на то пошло? Миссис Джонс поерзала на стуле. Как же странно, внезапно подумала она. Джейн Ди, выросшая на Бэк-Лейн и бегавшая в детстве без башмаков, теперь являлась госпожой дочери своей лучшей подруги. Как причудлива бывает судьба, как непредсказуемы ее взлеты и падения! Невозможно хоть чуть-чуть не сблизиться с этой девочкой, когда работаешь бок о бок с ней над одним и тем же куском шелка, который шелестит и колышется, словно живой.
— А она все еще болит?
Неожиданный вопрос вывел миссис Джонс из раздумий. Мэри, отодвинув оборку на рукаве, разглядывала свой локоть.
— Нога? Нет. Только иногда зудит в мороз. Томас всегда говорит: то, что он потерял ногу, — это только к лучшему.
— К лучшему? — с ужасом переспросила Мэри.
