Миссис Джонс глубоко вздохнула и решила, что будет наслаждаться происходящим, несмотря на непривычное ощущение во рту — будто там слишком много зубов и они страшно ей мешают. Она то и дело узнавала свою работу. Заметив миссис Теодозию Форчун, она подтолкнула Мэри локтем. На миссис Форчун была та самая накидка из тафты с фестончатым подолом, с которой они так долго возились. Миссис Хафпенни, в своей чудесной новой шляпке, деликатно посапывала носом — ее сморил сон. Миссис Джонс вытянула шею. Муж миссис Хафпенни сидел на противоположной стороне; что-то было вложено в его молитвенник, и он читал, смешно шевеля губами.
Забавная мысль пришла ей в голову. Все леди в Монмуте были словно бы ее куклами, ходячими манекенами, демонстрирующими ее наряды. Дамы потщеславнее вертели головой, будто голуби, пытаясь разглядеть, у кого на платье больше рюш. От всех этих ярких юбок, пышных перьев, разноцветных витражей маленькая церковь казалась красочной и свежей, словно блюдо с фруктами. Даже облачение Кадваладира было ярко-фиолетовым, словно синяк.
Проповедь посвящалась одежде.
— Разве женщина — это пустой сосуд? — печально вопросил Кадваладир. — Для чего она так заботится о своей внешней оболочке?
Миссис Хафпенни проснулась. Рядом с ней, раздраженно подрагивая перьями на шляпе, восседала величественная миссис Моррис из Чепстоу. Она была должна Джонсам пять гиней — и еще бог весть сколько другим людям.
— Пустая трата времени и денег на платье приведет эту страну к нищете. Если только дамы… — его красный палец указал на скамьи, — по своей собственной воле не отринут тщеславие и не обратятся к трезвой бережливости.
Дамы зашевелились.
— И это говорит человек, торгующий спиртными напитками! — прошипела миссис Хафпенни.
— Этот парень пытается подорвать нашу торговлю, — прошептала миссис Джонс на ухо Мэри. Она никогда не слышала, чтобы дамам говорили неприятные вещи в лицо.
Должно быть, Кадваладир тоже понял, что зашел слишком далеко, потому что примерно на середине проповедь изменила направление. Внешняя чистота и опрятность означала чистоту внутреннюю; он даже пошел дальше и объявил, что красота творений Божьих прославляет и самого Творца.
— Но прежде всего Он требует от нас кристальной прозрачности души. — Кадваладир возвысил голос. — Чтобы люди Его были тем самым, чем кажутся снаружи.
Миссис Джонс заметила, что Мэри выпятила подбородок. Кажется, священник ей сильно не нравился. Что за непредсказуемая девушка, эта дочка Сью Рис, подумала она. Впрочем, и сама Сью, мир ее праху, была подвержена частым сменам настроения и разнообразным причудам.
К тому времени, как проповедь закончилась, в церкви Святой Марии было жарко, как в печке. За запахом ладана и помады скрывался крепкий запах пота… и еще какой-то аромат, странно знакомый, темный и очень земной. Только когда толпа медленно двинулась к выходу, миссис Джонс вспомнила, что это за запах. За длинными рядами скамей находились усыпальницы знатных семей. В углу пол был вскрыт; над местом погребения возвышалась горка земли, засыпанная цветами и листьями. Должно быть, похороны были зимой — теперь, к февралю, зелень успела превратиться в слизь… и все это одуряюще, дерзко и всепобеждающе пахло жизнью.
— Иногда, — мечтательно произнес Дэффи, — когда у меня целый день выходной, я иду в Долину, в старое аббатство в Тинтерне. Там никогда нет ни души. Я люблю лежать на траве и считать окна. И знаешь, у меня всегда получаются разные числа!
Они лежали рядом, на лугу Чиппенхэм-Медоуз, и лицо Мэри было всего дюймах в шести от лица Дэффи. Был чудесный, мягкий апрельский вечер. На своей щеке Мэри чувствовала его горячее дыхание — Дэффи был из тех людей, от которых словно бы всегда исходит облако жара. Оно чувствовалось даже сквозь сюртук из толстого сукна с подкладкой.
— А небо между этими старыми колоннами кажется таким голубым! Знаешь, на что это похоже, Мэри? Как будто мимо проходил великан и поднял крышу, чтобы посмотреть, что там внутри. Может, сходим в Тинтерн как-нибудь летом? Это довольно неблизко, но у тебя больше сил, чем ты думаешь.
Мэри рассеянно кивнула, почти не слушая. Она подперла подбородок кулаком и быстро взглянула на свою грудь, чуть выглядывающую из корсажа.
Дэффи уже рассказывал что-то о воронах, показывая на темнеющий горизонт.
— Они отправляются на поиски пищи поодиночке, в сумерках, — с увлечением говорил он. — Но потом вожак созывает их всех домой. Иногда они гоняются друг за другом — просто играют. Но спят они всегда вместе, на одном большом дереве. Их сила — в количестве, понимаешь?
Мэри зевнула, перевернулась на спину и придвинулась еще чуть-чуть ближе, как будто бы ненароком. Краем глаза она заметила, как натянулись впереди панталоны Дэффи. Осознание собственной силы и власти бурлило в ней, словно вода в горном ручье. Я могу сделать так, что он встанет, как колос, подумала она.
О, этот восхитительный миг до того, как будет предъявлено требование, до того, как оно будет встречено отказом! Потому что, разумеется, она собиралась сказать ему «нет». Ей вовсе не хотелось ставить под удар свою новую жизнь ради того, чтобы поваляться в траве с Дэффи Кадваладиром.
Лучше ему даже не пробовать. Она не позволит ему ни единой вольности. Даже не нужно будет ничего говорить — она просто отпихнет его в то же мгновение, как он замолчит и навалится на нее. Потому что такое происходит с каждым мужчиной. Для старых и молодых, скромных и наглых, куртуазных и грубых — для всех них наступает секунда, когда то, что происходит у них в штанах, оказывается гораздо важнее того, что происходит в голове. В такие моменты даже самый галантный джентльмен способен подмять под себя девушку, словно она не более чем соломенный тюфяк. Они не в силах это превозмочь — такова их низменная природа. И расстраиваться по этому поводу тоже не стоит. Как там говорила Куколка? Они будут делать это с козой, если не найдут женщину. Они будут делать это с дыркой в стене!
Она не заметила, как Дэффи замолчал — как будто у него внезапно кончились слова. И тут он сделал очень странную вещь — протянул руку и коснулся ее щеки, очень нежно и аккуратно, словно смахивая невидимую пылинку. Мэри вдруг вспомнила Куколку в то самое, первое утро, как она отерла грязь с лица чужой потерявшейся девочки.
У нее перехватило горло. Если бы они могли навечно остаться в этом мгновении, в высокой траве, в последних лучах солнца, ласкающих монмутские луга. Без всяких просьб, без всяких отказов. Чтобы этот странный, робкий юноша смотрел на нее так, будто она действительно чего-то стоит.
В конце концов, все всегда сводится к цене, напомнила себе Мэри. Когда зерна много, цена хлеба падает. Когда женщина отдает что-то мужчине, она дешевеет, а мужчины хотят только то, что не могут себе позволить. Несмотря на всю ученость Дэффи, она была уверена, что в итоге он поведет себя так же, как все другие. Он может говорить сколько угодно приятных слов — Мэри точно знала, что ему от нее нужно. Дырка в стене.
