Для Эби, однако, в нем всегда чувствовалась гниль. В одну из теплых майских ночей она лежала на кровати и смотрела в окно. Ставни были раскрыты, чтобы впустить в комнату свежий воздух; был виден только прямоугольник темно-синего неба. Мэри Сондерс вдруг испустила длинный прерывистый вздох.
— Ссорилась с твоим парнем? — поинтересовалась Эби.
Мэри быстро повернулась к ней:
— С каким еще парнем?
Эби хмыкнула. Взглядами, которые бросал на нее Дэффи в последнее время, можно было разжигать костер.
Мэри снова отвернулась.
— Он не мой парень, — тихо сказала она в темноту.
Что означало — да. Поссорились, и еще как. Эби промолчала. Иногда молчание звучало громче, чем любой вопрос.
— Кроме того, — Мэри перевернулась на спину и уставилась в потолок, — я уверена, что добьюсь большего в одиночку, а не с этим глупым теленком. Все равно я уеду.
— Куда?
— Не твоего ума дело.
Эби снова замолчала. Мэри Сондерс всегда огрызалась; она уже привыкла не обижаться и обращалась с девчонкой, словно с кошкой, у которой не в меру острые когти.
— В Лондон, куда же еще, — наконец выговорила Мэри. Как будто темнота вытягивала из нее слова.
— Когда?
— Не в ближайшее время, но когда-нибудь. Какой смысл возвращаться, пока у тебя нет хорошей одежды и денег? Явиться в этот город с пустыми руками — все равно что лечь посреди дороги, чтобы тебя переехала ломовая телега, — презрительно добавила Мэри.
Эби закрыла глаза и вдруг перенеслась в Бристоль, в тот самый день девять лет назад, когда корабль с Барбадоса причалил к английскому берегу. Шел самый холодный дождь на свете. Кожа на ее шее, в том месте, где ее касался медный ошейник, была содрана и саднила. Улицы были шириной с раскинутые руки и кишели людьми, словно мусорная куча — крысами, и все лица были белыми. Эби стояла в стороне, ожидая, когда доктор соберет все свои многочисленные сундуки. Мимо с грохотом промчалась огромная повозка, и в какой-то миг Эби захотелось выступить на дорогу и броситься прямо под колеса. Что же ее тогда остановило? Трусость? Или страх, что ее дух, освобожденный от тела, затеряется на этих перепутанных улицах и никогда не найдет дорогу домой, в Африку?
— Я спросила жалованье, как ты сказала.
— О, вот как? — оживленно заметила Мэри. — Я думала, ты ни за что не решишься. И что же?
Эби молча покачала головой.
Мэри возмущенно фыркнула.
— Одна девушка в Лондоне как-то сказала мне, что хозяева — это все равно что клиенты.
— Клиенты?
— Ну… мужчины, которые ходят к шлюхам, — нетерпеливо объяснила Мэри. — Вот хозяева — они точь-в-точь как эти мужчины. Используют тебя и отбрасывают в сторону, словно ненужную бумажку. Что он сказал, когда ты его спросила?
— Она, — поправила Эби. — Была хозяйка.
— О… — Мэри секунду подумала. — Я думала, это будет хозяин. Но все равно, миссис Джонс не сказала бы ничего, что идет вразрез с его волей, не так ли? В конце концов, жена — это всего лишь нечто вроде старшей служанки.
— Может, мне подарок на Рождество, — бесцветным голосом сказала Эби.
Мэри вдруг нашарила ее руку и крепко сжала. Это было странное ощущение — неловкое и в то же время очень успокаивающее. Эби попыталась припомнить, когда ее последний раз держали за руку — просто так, не заставляя что-либо делать.
Тонкие пальцы Мэри погладили шрам у нее на ладони.
— Как это случилось? — прошептала она. — Я знаю, что это был нож, но как это произошло на самом деле? Это было давно?
Эби тихонько вздохнула. В глубине души она надеялась, что, если промолчит достаточно долго, Мэри просто уснет. Но рука, сжимавшая ее ладонь, так и не ослабела.
— Я вошла в дом, — начала она.
— В этот дом?
— Нет, нет. Большой дом, на Барбадосе. Была из домашних рабов тогда. Легче. Осталась жива, знаешь. Работала в поле — не осталась бы.
— Продолжай.
Эби поежилась. Она никогда не облекала эту историю в слова — а уж тем более в английские слова.
— И вот. Дверь открыта.
— Да?
— И хозяин на полу, весь в крови.
Мэри слегка присвистнула.
— В глазу большой нож. Страшно. Очень ужасно.
— И что ты сделала?
— Хотела вытащить, но он застрял. Крепко сидел.
— Фу!
Эби болезненно усмехнулась.
— Прибежали соседние мужчины и нашли меня с кровью.
— На руках?
— Везде.
— И они подумали, что это сделала ты? — Мэри приподнялась на локте.
— Они уверены, — поправила Эби. — Из-за крови. И они хотели… как это? После убийства?
— Суд?
Эби замотала головой.
— Они хотели «да». «Да», что я убила.
— Признание?
— Да, это слово. Но я не сказала «да». Я не убивала. Была не я.
— И они тебя отпустили?
Эби посмотрела в черный потолок. Какой смысл ворошить прошлое, если эта девчонка даже не представляет себе, какая жизнь была там, на островах?
— А дальше? — требовательно спросила Мэри, как ребенок, которому недорассказали сказку на ночь.
— Они положили меня на кухонный стол, — с усилием выговорила Эби. — И сказали: сейчас они воткнут нож в одно место, потом в другое, потом в другое, пока я скажу «да». А потом убьют меня быстро.
Повисла тишина. Мэри была потрясена.
— Господи, — прошептала она.
— Начали с руки, — закончила Эби и наконец высвободила свою ладонь.
— Что же помешало им закончить?
— Пришел еще другой соседний мужчина и сказал: они поймали мужчину с кровью на рубашке.
— Какого еще мужчину?
— Кто убил. Был хозяйский кошелек у него в кармане.
— Он поспел вовремя!
Эби хмыкнула.
— Ты ничего не знаешь.
— Ну так расскажи мне!
— Потом они отвезли меня на торги, продать и заплатить за похороны хозяина.
— И сколько за тебя дали?
— Двадцать фунтов, — сообщила Эби.
Почему она молчит — потому что сумма произвела на нее впечатление или, наоборот, показалась пустяковой?
— Могла больше, — добавила она. — Но была кровь из руки.
Мэри ничего не ответила. Кажется, она все же уснула.
В конце концов Эби была рада, что рассказала эту старую историю. Так она казалась менее страшной, и было гораздо легче завернуть ее в слова и убрать подальше. Она улеглась поудобнее, засунула голову под подушку и принялась ждать, когда придет сон.
