Тратить время — преступленье.
Ее голос, самый звучный и глубокий из всех, перекрывал остальные.
Пламя ада — вот грешникам награда.
Однажды, после проповеди, которую читал навещавший школу священник, Мэри Сондерс обнаружили у вешалок с одеждой. Она плакала. Когда директриса спросила ее, в чем дело, она сказала, что потеряла еще одну пуговицу на платье.
Первый раз в жизни она попробовала молиться. «Господи, — шептала она, уткнувшись в подушку. — Господи». Она напряженно вслушивалась в тишину, но ответа не было.
Однажды вечером в октябре Мэри вернулась домой и тут же получила удар в глаз от отчима.
Она упала на пыльный пол. Самым странным было то, что Сьюзан Дигот не работала. Шитье неаккуратной кучей валялось на стуле. У нее было чудное, какое-то перевернутое лицо. В руке она сжимала клочок бумаги; он дрожал, как будто от сильного сквозняка. Младший брат Мэри, голодный, хныкал в углу. Мать поднесла бумагу к глазам и вслух прочитала:
— Твоя дочь…
Ее голос оборвался, и она уронила записку к ногам Мэри.
Боясь дотронуться до нее, Мэри скосила глаза и прочитала неровные строчки вверх ногами.
Твоя доч шлюха. Пасматри на ее жывот.
Все кончено. Мэри твердила это себе снова и снова, пока слова не приобрели смысл. Пока она не поняла, что эти пять месяцев она не то подозревала, не то отрицала очевидное.
Мать нагнулась и подняла ее на ноги. Они были одного роста. Мать обтянула просторное серое школьное платье Мэри вокруг ее живота. Как странно смотрелась эта аккуратная небольшая выпуклость на стройном девичьем теле… если не приглядываться специально, заметить ее под свободным платьем было невозможно. Сьюзан ахнула.
— Так это правда, дьявол ее забери, — протянул Уильям.
— Молоко! — завопил Билли.
На платье Сьюзан впереди темнели два мокрых пятна.
Уильям Дигот подвинулся ближе. В нос Мэри ударила угольная вонь.
— С кем ты путалась?
Она не могла выдавить из себя ни слова.
— Кто это был, шлюшка? — Чуть ли не первый раз в жизни он выглядел полностью проснувшимся. Он сжал кулаки, но Сьюзан быстро скользнула между мужем и дочерью и обхватила Мэри руками.
Мэри вдруг показалось, что все еще может быть хорошо.
— Почему? — прошептала мать ей в волосы, почти нежно. Ее влажный корсаж упирался Мэри в плечо. — Почему?
Мэри попыталась вспомнить. Мысли в ее голове были вязкими и густыми, как грязь.
— У него был нож? — с надеждой прошептала мать.
Мэри покачала головой. Ни одна лживая мысль не приходила ей на ум.
— Лента, — хрипло сказала она, касаясь губами нежной, шелковистой кожи на шее матери.
Сьюзан чуть отодвинулась и повернулась к ней ухом.
— Что?
— Лента, — повторила Мэри и замолчала. — У него была красная лента, — еле слышно добавила она. — А я ее очень хотела.
В ту ночь Мэри узнала, что все ее имущество, все, чем она владела в этом мире, умещалось в одну-единственную шаль. Мать сложила туда все ее рубашки и нижние юбки с таким остервенением, будто месила тесто. Костяшки на ее пальцах побелели; на Мэри она даже не смотрела. Уильям Дигот закатился в пивную, а маленького Билли отправили в кровать с горбушкой хлеба. Собирая вещи Мэри, Сьюзан не переставала говорить. Она как будто боялась, что если замолчит хоть на миг, то ее решимость ослабеет.
— Мы живем всего один раз, Мэри Сондерс. И ты только что выбросила свою жизнь на помойку.
— Но…
— Ты не могла довольствоваться своей долей, как все остальные, не так ли? Я ведь старалась воспитать тебя как следует, вложила столько труда, а ты продала себя за самую что ни на есть низкую цену! За ленту! — Она выплюнула это слово, как название богомерзкого греха. — За жалкий, грязный клочок роскоши. Вот, значит, чего ты стоишь! Вот какую ты назначила себе цену!
— Прости, — всхлипнула Мэри, и в это мгновение она говорила правду. Она сожалела о том, что произошло, и отдала бы все на свете, только бы перевести время назад и вернуться в детство.
— Скажи мне, чего тебе не хватало? — Сьюзан вцепилась в юбку, словно хотела выжать из дочери ответ. — Разве ты голодала? Разве Уильям, или я, или маленький Билли в чем-то тебе отказывали? Не давали тебе жить?
Ее вопросы повисли в воздухе, словно туман; только туман был не на улице, а в доме.
— Ничего, — кротко ответила Мэри. Но кроткие наследовали землю, это она знала точно. Они не наследовали вообще ни черта.
— Мы дали тебе кров над головой. Позволили учиться. Разве нет? Разве нет? — повторила мать. — И предложили заработать себе на жизнь честным трудом, хорошим ремеслом — шитьем. Но нет, ты была слишком горда, ты не приняла это. Мы дали тебе все, что имели, все, что могли, но ты все равно извозилась в дерьме. — Она говорила так, будто у нее был полный рот соли. Завязывая шаль в узел, она дернула ее так сильно, что оторвала кончик.
— Я не… — Мэри замолчала. Она не знала, чего она не сделала. В голове были только мысли о том, что она сделала. Или что сделали с ней пять месяцев назад… темный переулок, теплый майский вечер, странный, какой-то бездушный обмен. — Я не хотела… — выдавила она и тут же забыла, что собиралась сказать. Это уже не имело никакого значения. Настоящее стояло перед ней, безнадежное, тяжелое и неотменимое, как огромные валуны посреди грязного поля.
— Ты — дочь своего отца, — устало сказала Сьюзан, и на мгновение в Мэри проснулась надежда, что мать сжалится над ней. — Я так и вижу Коба Сондерса, всякий раз, как ты поворачиваешь голову.
Мэри сделала крохотный шажок навстречу и заглянула в покрасневшие, водянистые глаза матери, так не похожие на ее.
— Когда… когда он был с нами… — робко начала она.
— Ты была еще мала, ты не помнишь, — оборвала ее мать. Ее лицо как будто захлопнулось — словно закрыли дверь.
— Но я помню, — возразила Мэри.
— Он был негодяй и подлец, — отрезала мать. — Ему захотелось пойти побунтовать, а я осталась одна, с ребенком на руках и в долгах. Я проклинаю тот день, когда стала его женой. — У Мэри задрожали губы, но Сьюзан безжалостно продолжила. Она говорила все быстрее и быстрее. — Ты вся в него. Гнилая от самого корня. Дурное семя — оно и есть дурное семя. И ты идешь к геенне огненной семимильными шагами.
Брезгливо, двумя пальцами она подняла маленький твердый узелок — как будто в нем было полно паразитов.
— Что же мне делать? — прошептала Мэри.
Сьюзан яростно пожала плечами.
— Если тебе так нравятся ленты, попробуй питаться лентами. Попробуй поискать помощи у своих дружков. Они-то будут почище, чем простой люд, да? Поглядим, сколько ты протянешь сама по себе. А скоро ты приведешь в эту юдоль слез еще одну душу. — Она болезненно сморщила лоб. — Надеюсь, этому несчастному не доведется открыть глаза.
