— Я знаю, ты недолюбливаешь Мэри. Ты ведь всегда ненавидел ее мать, не так ли?
Он изумленно моргнул.
— Ненавидел? Сью Рис? Вовсе нет. За что мне ее ненавидеть? Хотя… — Он заколебался. — Должен признать, я полагал, что она не совсем достойна твоей дружбы. Я хочу сказать, когда вы обе выросли.
Глаза жены впились в него, точно осколки стекла.
— Ты думал, что она сделала плохой выбор, выйдя замуж за Коба Сондерса. И что она заслужила свое наказание.
Он промолчал, не зная, что сказать.
— Но иногда, Томас… иногда нас наказывают, хотя мы не сделали ничего плохого.
Ее лицо вдруг исказилось. Из глаз хлынули слезы. В два прыжка он подскочил к ней и прижал к себе.
— Что такое, любовь моя?
Ее тело сотрясалось от рыданий.
— Что такое?
— Ребенок.
Ему показалось, что он не расслышал. Он даже наклонил ухо к ее губам.
— Какой ребенок?
— Последний.
Он сжал ее крепче. Джейн плакала; он терпеливо ждал.
В конце концов она выпрямилась, вытерла слезы, и ее губы растянулись в мертвое подобие улыбки.
— Я потеряла его в мае, — еще всхлипывая, выговорила она. — Прости… мне очень жаль, что я не сказала тебе тогда же.
Кто-то словно ударил его в живот. Несколько долгих секунд он не мог вздохнуть.
— В этот раз все продлилось всего несколько месяцев. Я не знаю, был ли это мальчик или девочка.
Он торопливо опустился перед ней на колени и схватил ее за локти.
— Мы должны попытаться еще раз, — быстро проговорил он. — В конце концов Создатель вознаградит нас. Мы должны верить в его справедливость.
Джейн покачала головой.
— Томас, — прошептала она. И повторила еще раз, тверже: — Томас. У нас есть дочь. — Она запнулась, словно собираясь с силами. — У нас есть… мы. — Снова короткая передышка. — Такова наша участь.
Они долго оставались в этой неловкой позе. Единственная нога мистера Джонса затекла. Затем онемели руки. Через некоторое время он уже не мог отличить свое тело от тела жены.
Церковь Святой Марии была пуста. Миссис Джонс преклонила колени и прочитала благодарственную молитву о выздоровлении страждущего.
В ее кармане лежал чулок с монетами. Сегодня утром она снова пересчитала их. Прикасаясь к золоту и серебру, миссис Джонс чувствовала, как горят ее пальцы. Ее сердце звенело, словно подкова на наковальне. Ради всего святого, где? Она не могла думать ни о чем другом. Где девчонка взяла эти деньги?
Миссис Джонс прижалась лбом к прохладной деревянной спинке скамьи. Мысли разбегались, как круги по воде, в голове стоял густой туман. Для того чтобы заставить человека сознаться в преступлении — так она прочитала в какой-то книге, — нужно отрезать язык у живой лягушки и положить ему на грудь, когда он будет спать. Тогда он заговорит во сне и расскажет чистую правду.
Какая чепуха. Надо было всего лишь спросить у Мэри Сондерс, откуда она взяла деньги; задавать этот вопрос снова и снова, пока она лежала в горячке и медленно выздоравливала, и в конце концов миссис Джонс непременно получила бы ответ. Но она не решилась. Наверное, она и не хотела знать правду — потому что, какой бы эта правда ни была, после нее миссис Джонс должна была бы самое меньшее вышвырнуть Мэри из дома. При одной только мысли об этом ее сердце сжималось. Да, она привыкла полагаться на эту девочку — слишком привыкла, теперь она это понимала. Она проявила слабость. Она сблизилась со служанкой, с юной девушкой, почти ребенком. Она рассказывала ей о таком, что следовало бы знать только ее мужу. Она доверилась обманщице.
Что ж, по крайней мере, она знала, что делать с деньгами. Миссис Джонс принесла их сюда, чтобы опустить в ящик с пожертвованиями для бедных. Милосердие — высшая добродетель, разве не так всегда говорит Кадваладир в своих проповедях? Блаженны те, кто отдает. А ей бы не помешала милость Небес.
Кадваладир никогда не узнает, откуда взялись эти одиннадцать фунтов. Вероятно, он удивится, и обрадуется подобной щедрости, и станет гадать, кто же из богатых прихожан пожертвовал столь огромную сумму. А потом, если кто-нибудь будет расспрашивать ее о деньгах, найденных у Мэри Сондерс, миссис Джонс сможет сказать, что она ничего не знает. Для нее это грязные деньги — до тех пор, пока они не окажутся в ящике для бедных. Теперь они хотя бы смогут несколько месяцев кормить тех несчастных, что остались без крова или без работы, или обеспечить похороны дюжине нищих.
Она встала. Набитый монетами чулок ощутимо давил на бедро, и искушение вдруг овладело ею, словно порыв страсти. В первый раз за все время миссис Джонс подумала, что можно оставить деньги себе. Она могла бы добавить их к своим личным сбережениям, средствам «на черный день», что хранились в шкатулке на дне ее гардероба. Это поможет семье справиться с потерей заказа от Морганов. Построить еще одну стену, защититься от возможной беды в том случае, если их замыслы по расширению дела обернутся неудачей. Никто никогда не узнает.
У миссис Джонс ослабели ноги. Деньги из ниоткуда! Незаработанные деньги! Деньги, за которые не пришлось попотеть! Несколько секунд она стояла неподвижно; любой, кто увидел бы ее в это мгновение, подумал бы, что она молится. И в каком-то смысле так оно и было. Правосудие, напомнила она себе. Помни о Судном дне.
Она оглянулась по сторонам. Вокруг никого не было. Миссис Джонс быстро подошла к ящику для бедных, вытащила из кармана чулок с деньгами и принялась одну за другой запихивать монеты в щель.
На второй неделе сентября немного похолодало. Возле реки Дженнет Гелдер охолащивал поросят. Их пронзительный визг разносился по всему городу. Мэри несла домой корзину солода. Ее ноги слегка дрожали, а дыхание было неровным и частым. Поля уже засеяли озимой рожью; над ними собрались птицы. Какой-то ребенок побежал и замахал руками, чтобы их отогнать, и глаза Мэри тут же наполнились слезами. Сколько дней ему понадобится, чтобы заработать пенни? После лихорадки ей то и дело хотелось плакать.
За время болезни она не лежала без дела. В конце концов Мэри сочинила отличную историю. Просто и трогательно; она на чем свет ругала себя за то, что не додумалась до этого раньше. Эти деньги — тайное наследство, полученное от матери, — вот что нужно сказать миссис Джонс. Никому о них не говори, Мэри, сказала мне мать на смертном одре. Спрячь их до худших времен. Это тебе на старость. Мэри повторила рассказ сотни раз, пока он не стал звучать так же правдоподобно, как Откровение из Евангелия.
Что-то черное свисало с ограды возле моста. Мэри все еще не очень хорошо видела после болезни, поэтому она подошла ближе, чтобы разглядеть. Мертвая ворона, подвешенная за лапы, раскинула крылья, словно в последнем полете вниз, готовая вот-вот врезаться в землю. Она слегка раскачивалась на ветру. Мэри почувствовала темный, мускусный дух тления и поспешила домой.
