После тщательного обхода он позвонил Карлосу и попросил позвонить в отель и пригласить к телефону Соколова. Вскоре Карлос доложил, что господин Соколов выехал в неизвестном направлении и вернется не раньше завтрашнего утра.
Это известие несколько успокоило Альмена. Он лег в постель и чудесно выспался. После утреннего чая заказал в номер завтрак: кофе с молоком, круассаны, масло, мед, яичницу с беконом и слегка подкопченного угря. После столь сытной трапезы он решил последовать примеру самых стойких купальщиков, которые, несмотря на погоду, как ни в чем не бывало ныряли в набегавшие волны.
В десять он позвонил Карлосу. Альмен знал, что сегодня тот работает в первой половине дня и потому носит с собой включенный мобильник. И еще потому, что в десять Карлос имел обыкновение устраивать небольшой перерыв. Как делает любой человек, воспитанный испанской культурной средой, в какой бы части мира он ни жил.
Карлос был «sin novedad, gracias a Dios»
[29]
. Так любят приговаривать на его родине, в Гватемале, где люди твердо убеждены, что всякие новшества, как правило, ничего хорошего не предвещают. Так что, Боже правый, избавь нас от новомодных штучек.
От Монтгомери вестей не было. Это давало надежду, что он проглотил просьбу о втором задатке. Правда, на счет фирмы деньги пока не поступили. Карлос обещал в обеденный перерыв еще раз проверить состояние банковского счета «Allmen International».
Только они переговорили, как за окном вновь зарядил дождь. Альмен уложил вещи в пляжную сумку – в сущности, плетеную корзину со вставленной внутрь хозяйственной сумкой из синтетического волокна с эмблемой отеля. Надел плавки, а сверху – пару застиранных брюк-чинос. И в своей любимой трикотажной футболке с лейблом Чартерхауза
[30]
и старенькой непромокаемой спортивной куртке от Барбур, которую Карлос перед поездкой в очередной раз освежил своими умелыми руками, покинул номер. В коридоре он столкнулся с гувернанткой – рослой костлявой женщиной лет сорока с небольшим.
– Гнусно сегодня, – сказала гувернантка.
Альмен не понял, что она имеет в виду.
– Льет как из ведра, будто небо прохудилось, – пояснила та.
– Ах вот вы о чем! И это у вас называют гнусью?
– Это я так называю.
По опыту проживания в отелях Альмен знал, что гувернантки не менее важные фигуры, чем консьержи и метрдотели. Нужно только найти с ними общий язык, тогда у тебя и номер всегда будет прибран, и можно будет иногда попросить о мелких одолжениях, отданное в стирку белье будет быстро возвращаться из прачечной, костюмы вычищены и поглажены, туалетная бумага никогда не кончится, и халаты каждый день будут свежими. Альмен поинтересовался, как ее зовут, дал на чай банкноту в сто евро и пожелал на прощанье, чтобы остаток дня не выдался столь же гнусным, как его первая половина.
Ее звали фрау Шмидт-Герольд. Он постарался запомнить.
Решетчатые ворота на пляж оказались заперты. После того как ему на помощь по-спешил пляжный сторож, он понял, что мог бы и сам открыть их ключом-картой от номера.
Альмен выбрал приглянувшееся плетеное пляжное кресло-кабинку, поуютнее в нем устроился и принялся созерцать берег и чаек.
Долгое время чайки вальяжно бродили по песку, но внезапно, как по команде, сорвались с места, с пронзительными криками описали стаей несколько замысловатых кругов, после чего опять приземлились и вернулись в прежнее сомнамбулическое состояние.
Другие семенили лапками по кромке прибоя в надежде, что море выбросит на берег что-нибудь съедобное.
Вдали, у самого горизонта, можно было различить силуэты трех контейнеровозов. Чуть ближе работал промысловый траулер. От берега отчалил небольшой катамаран, принадлежащий парусной школе при отеле, с детьми на борту в непропорционально огромных спасательных жилетах из яркой светящейся ткани. На светло-сером фоне сплошной облачности выделялся грузно свисающий почти до самой кромки морского горизонта тяжелый облачный мешок.
Альмен достал из пляжной сумки книгу – «Дом на берегу» Дафны дю Морье – и углубился в чтение.
Где-то через час кое-что необычное внезапно перенесло его из этого дивного путешествия во времени в земную реальность. Что это было, он осознал не с первой секунды.
А был это мужской голос, говоривший по-русски.
2
Незаметно погода прояснилась. Дождик перестал моросить, ветер успокоился, а в облаках даже появились просветы, сквозь которые пробивались солнечные лучи.
Альмен встал и огляделся. За то время, пока он был погружен в чтение, на пляже появились первые гостиничные постояльцы. Многие повернули свои плетеные кресла навстречу скупым солнечным лучам, а не так, как сделал Альмен, сидевший к ним спиной. Дети возились в песке, несколько столиков пляжного бара уже были заняты.
Русская речь доносилась из-за спины. И по звучанию не могла принадлежать человеку лет сорока. Скорее, довольно пожилому. Он обстоятельно и не спеша рассказывал кому-то о былых временах.
Альмен прислушался. В речи проскакивали воинские звания и такие словосочетания, как размещение по квартирам, полевая кухня, офицерская кают-компания, караульная команда, инспекция. Старик, очевидно, рассказывал о своей службе. И скоро Альмен догадался, что тот говорит о временах, когда Красная армия реквизировала «Grand Duc», и он, будучи молодым офицером, провел здесь, по его словам, самое прекрасное время за всю войну.
Второй мужской голос был моложе. Однако он ограничивался односложными комментариями или в простых выражениях изображал восторг, удивление и изумление.
Альмен прошелся между плетеными креслами до воды. Это дало ему возможность мельком взглянуть на рассказчика. Очень бледный, настолько тучный, что занимал целиком двухместное кресло-кабинку. Он сидел в расслабленной позе, откинувшись на спинку, и сквозь полуприкрытые веки поглядывал на мужчину, пристроившегося перед ним на корточках на песке.
Второй, который слушал, был повернут к Альмену спиной, и лицо его разглядеть не удавалось. Зато он рассмотрел, что у того были жиденькие волосы темно-русого оттенка.
В пляжном баре Альмен попросил бокал шампанского. Чтобы унять сердцебиение.
Теперь он мог наблюдать за пляжным креслом-кабинкой номер тридцать два сзади. И не сводил с него глаз. Возвращаясь к своему месту, он обойдет его с другой стороны и тогда сможет поближе разглядеть слушающего.
После второго бокала шампанского сердце успокоилось – вот за что он любил этот напиток, – и к нему вернулось обычное состояние приподнятой беззаботности.
Он подписал счет и дал бармену на чай. Столько, чтобы тот получше запомнил его имя и номер, где он остановился. И не спеша поплелся к своему плетеному креслу.
