– Резиденция гильдии нищих. Прошу, ваша честь, после вас.
Юноша стал неохотно спускаться вниз и, преодолев всего несколько ступеней, с удивлением отметил, что дальше вдоль стен тянулись горящие факелы. Сами стены состояли из ветхих каменных блоков и в некоторых местах были исписаны необычными рунами. С запозданием лекарь распознал в них еврейские буквы, значение которых для него оставалось загадкой.
Симон успел насчитать с дюжину ступеней, после чего они оказались в широком, наклонном коридоре, уводящем дальше во мрак. По пути им то и дело попадались перекрестки и боковые выходы, из которых им навстречу шагали сгорбленные, одетые в лохмотья люди. Райзер, похоже, был знаком с большинством из них и со всеми приветливо здоровался. Проходя мимо этих людей, Симон обратил внимание, что многие из них хромали, некоторые носили на глазах повязки, а у кого-то недоставало ноги. Лица у них были впалые, и все они кутались в жалкие лохмотья. Фронвизера не покидало чувство, что он шаг за шагом спускается вдоль бесконечной процессии страдальцев и калек прямиком в бездну.
«Словно Преисподняя Данте, – пришла ему в голову мысль. – Господи, и на что я только подписался?»
Людей становилось все больше, они перешептывались и показывали пальцами на юного лекаря. В конце концов Симон и его провожатый оказались в просторном, шагов по пятнадцать в длину и ширину, подвале с низким потолком и освещенном несколькими факелами. Их дрожащее пламя отбрасывало тусклые отсветы на группу оборванцев вокруг огромного, ветхого стола, стоявшего посреди склепа. На полу и по углам лежали другие нищие; некоторые дремали, кто-то грыз обглоданные куриные кости, другие громко спорили на лишний глоток вина. В воздухе стоял запах мочи, соломы, дыма и стариков.
Не успели Райзер с лекарем войти в зал, как шепот тут же умолк. Симон почувствовал на себе взгляды десятков людей. Он сделал глубокий вдох и оглядел присутствующих.
«Куда я попал? В разбойничье логово? Или преддверие ада?»
Из-за стола поднялся мужчина, одетый, в отличие от остальных, в поношенный сюртук с искусной золотой вышивкой и залатанные, но не утратившие былой роскоши широкие штаны. Голову его венчала напяленная набекрень широкополая шляпа, из-под которой завитками спускались седые локоны; морщинистое лицо обрамляла седая борода. Он улыбнулся, и в рту у него что-то сверкнуло – мгновением позже Симон понял, что передние зубы в верхнем ряду были из чистого золота. Держались они, похоже, на тонкой проволоке, закрепленной на бурых деснах и соседних зубах.
– Это и есть тот самый странствующий лекарь, который тебя вылечил? – прошепелявил нищий и правой рукой, изрытой шрамами, показал на Симона.
Райзер кивнул.
– Он и есть! Иглой в глаз тыкнул, так осторожно, как будто в свой собственный. Человек этот искуснейший целитель…
– Или же дьявол и поджигатель, – перебил его второй, ухмыляясь. – Во всяком случае, если верить недоумкам-стражникам.
Он развернулся к Симону и принялся разглядывать его синяк под глазом – единственное напоминание о побоях, полученных в Шонгау.
– Ну? – спросил он. – Дьявол ты или кто? Если меня зрение не обманывает, то скорее чертенок, дьяволом побитый.
Мужчины за столом загоготали, Симон молчал. Он уже в который раз проклял себя за то, что вообще явился сюда. Каким образом эти полоумные, оборванные существа могли помочь ему хоть немного прояснить убийство цирюльника и его жены? Лекарь двинулся было прочь из подвала, но главарь шайки поднял руку, и смех мгновенно смолк. Нищий хмыкнул и протянул Симону грязную ладонь.
– Как невежливо с моей стороны, – проговорил он чуть ли не с раболепием. – Я ведь даже не представился. Люди зовут меня Натаном Сиротой. Я король нищих Регенсбурга, господин царства ночи и этой замечательной резиденции.
Он театральным жестом обвел комнату, и некоторые из присутствующих захихикали. Нищий дал Симону немного времени, чтобы тот огляделся, а затем продолжил:
– То, что тебе довелось увидеть, лишь малая часть нашего собственного небольшого города. Прежде над нами находился еврейский квартал, но моих единоверцев давным-давно изгнали из Регенсбурга, дома их разрушили, а имущество разграбили. Все, что осталось, – это прелестные, соединенные между собой подвалы, которые теперь служат нам обиталищем.
Он кивнул на нескольких грязных оборванцев, дремавших у дальней стены. При этом губы его растянулись в улыбке, и золотые зубы сверкнули в свете факелов.
– Каждый попрошайка в Регенсбурге принадлежит к нашей гильдии, – продолжил Натан. – Сдает часть заработанного и за это пользуется нашей защитой, получает крышу над головой и уход, если вдруг заболеет. Как и в любой другой гильдии, мы сами за себя в ответе.
Король нищих подвел Симона к большому дубовому столу, вокруг которого собралось общество до крайности необычное. Сборище грязных, одетых в лохмотья мужчин, заедающих вино плесневелым хлебом, представлялось карикатурой на благородное застолье.
– Быть может, ты успел уже познакомиться с кем-то из моих советников? – спросил Натан и показал на мужчину с выстриженной тонзурой и в выцветшей монашеской рясе. – Это, например, Брат Паулюс; он собирает милостыню для нашей церкви, хотя сам никаких обетов не давал, а в выпивке и шлюхах толку знает больше. А вот он… – Натан показал на сгорбленного беззубого человечка: тот, словно в припадке, дрыгал руками и ногами, а из перекошенного рта тонкой ниточкой стекала слюна. – Безумный Йоханнес, при желании может становиться припадочным. Естественно, чтобы цену набить…
Человечек вдруг преобразился, и уже в следующий миг Симону учтиво поклонился и протянул руку самый обычный, осанистый мужчина.
– Ваш покорный слуга, – проговорил Натан, – будучи крещеным евреем, в годы своей юности не раз выступал на больших сценах. Правда, теперь я совсем отдалился от прелестей бродячей жизни… – Он вздохнул. – Из-за нескончаемой возни с бумагами я почти не выхожу за милостыней. Ну, ладно…
Он усадил Симона за стол и налил ему стакан красного вина.
– Ты помог одному из нас, поэтому и мы поможем тебе. Что мы можем для тебя сделать?
Симон глотнул вина: оно оказалось на удивление хорошим.
– Убийство цирюльника и его жены, – сказал он наконец. – Вы знаете, кто за этим стоит?
Натан брезгливо сморщил лицо, так что снова сверкнули его золотые зубы.
– Зрелище, как я слышал, кровавое и противное. Сразу же после этого арестовали того приезжего палача, но об этом ты наверняка уже знаешь. Он ли это был или кто другой, сказать не могу, – он заговорщицки наклонился к Симону. – Знаю только, что цирюльник был замешан в делах, от которых другие могли и пострадать.
Лекарь нахмурился.
– В смысле?
– Гофман, скажем так, связался с людьми, у которых в городе немало сильных врагов. Очень могущественных, вплоть до высшей власти.
– Не пойму ни единого слова. Как может простой цирюльник…
