Ширмо-Щербинский приехал вместе с Новосадом на санитарной машине.
Ночных пришельцев быстро загрузили в автомобиль и повезли в тюрьму на Донского. Белинский отправился с ними, чтобы присутствовать на первых допросах. Первым допросили батяра, который назвался Юзефом Оршулем. Он уже полностью пришел в себя и внешне выглядел довольно уверенным. Заявил, что является дезертиром австрийской армии, а в прошлом был школьным инспектором. От своего полка отстал, притворившись больным. Скрывался у монашек на улице Сакраменток
[78]
. В дом явился якобы для того, чтобы разобраться с неожиданным самозванцем, так как сам является родственником умершей старухи и считает себя ее законным наследником. На уточняющие вопросы отвечать категорически отказался, как и не дал пояснения в отношении найденных у него в кармане двух ключей.
Долговязый назвался Томашем Словинским, дезертиром одиннадцатого армейского корпуса. С «инспектором» якобы встретился в шинке на Краковской и за двадцать крон согласился помочь проучить какого-то подлеца. Ему был задан вопрос в отношении единственной обнаруженной при нем вещи – скомканного обрывка пропуска из Сколе во Львов. На что он ответил, что этот клочок бумаги, возможно, остался от прежнего владельца плаща, который он приобрел на рынке.
Работу с дезертирами закончили только к утру. Когда возвращались и подвозили поближе к дому Белинского, Новосад спросил капитана:
– Павел Андреевич, поделитесь секретом, как вам удалось одному одолеть двух здоровых мужиков?
Белинский, у которого висок был заклеен трофейным пластырем фирмы «Байерсдорф», с улыбкой ответил:
– Да нет никаких секретов, дорогой Стасик. Просто это толпа случайностей, которая окружает нас: осколки стекла, на которых поскользнулся один из моих гостей, слишком длинный плащ, в котором запутался мой противник, когда мы схватились на полу. Ну, безусловно, пригодилось и мое былое увлечение французской борьбой.
– Этому вас тоже обучали в академии? – удивлялся Новосад. – Вы не рассказывали.
– Нет, конечно, борьбой я увлекся намного раньше – еще во время моей службы в пехотном полку в Вильно. Однажды в город приехал немецкий борец, чемпион Тевтонии Ганс Каван и поразил всех своими приемами, с помощью которых он ловко разделался с нашими цирковыми силачами. После этого французская борьба превратилась в одно из главных увлечений в нашем полку.
– Каван? – переспросил Ширмо-Щербинский. – Я помню эту странную фамилию. Газеты писали, что этот Каван вместе с двумя другими немецкими чемпионами не успел вернуться в Германию до начала войны, и их прямо из цирка какого-то провинциального городка забрали в тюрьму.
– Вполне справедливо, – отреагировал Новосад, – я бы еще заставил их трудиться на общественных работах, а не кормил даром казенным пайком.
В квартире на Черешневой все выглядело как после погрома. Белинский взялся было за уборку, но потом устало опустился в кресло. Долго ли ему оставаться здесь и есть ли резон это делать вообще после минувшей ночи? Возможно, он узнает об этом уже в ближайшее время на явочной квартире на встрече с Ширмо-Щербинским, встреча с которым была назначена на следующий день.
Глава 24
Пост наружного наблюдения
Стационарное наблюдение за объектом разработки Резидентом велось из квартиры одного из руководителей Комитета помощи семьям немецких солдат из Галиции и Буковины Людвига Фаца. Немец вместе с сотнями своих соплеменников был интернирован в Поволжскую губернию.
На посту в эту ночь дежурил наблюдательный агент Козик. Вместе с тремя другими филерами киевской жандармерии – Пипским, Рябовым и Остренским – он был командирован во Львов сразу после занятия города российскими войсками.
Работа на новом месте в основном мало чем отличалась от прежней, правда, теперь приходилось выслеживать шпионов и всякого рода неблагонадежных элементов уже из числа австрийских подданных. Нередко делалось это под видом извозчиков, лоточников, уличных рабочих или попрошаек. Как и в Киеве, практиковалось и комбинированное наблюдение, для чего использовался небольшой извозчичий двор и два выделенных для этой цели автомобиля из гарнизонной автороты. Филеры без труда освоились на новом месте, изучили улицы, проезды и проходные дворы, быстро поднаторели в местных диалектах. Особых тягот военного времени они здесь не испытывали. Помимо исправно выплачиваемого жалованья в сто двадцать рублей, нередко случались щедрые вознаграждения за выполнение деликатных поручений начальства, а отсутствие рядом жены позволяло насладиться возможностями этого богатого на человеческие утехи города. Помимо прочего, вести слежку и передвигаться в этом компактном европейском городе было намного легче, чем в Киеве, что для уже немолодого Козика значило немало.
Правда, случались и напряженные дни. Например, когда во Львов для встречи со своей супругой наведывался командующий Дикой дивизией великий князь Михаил Александрович. Тогда уж приходилось работать без отдыха, ведь наблюдение велось за опальным братом самого царя и его не признанной двором женой, графиней Натальей Вульферт. Супружеская пара игнорировала предложение губернатора останавливаться в его апартаментах, предпочитая гостиницы или съемные частные квартиры. Это значительно осложняло контроль за их пребыванием. Бобринский же требовал не оставлять супружескую чету без внимания ни на минуту. Он хорошо помнил, какой скандал вызвал тайный брак этой пары два года назад в сербской церкви в Вене. Тогда секретная русская агентура упустила из поля зрения и позорно провалила задание предотвратить женитьбу потенциального наследника престола с особой нецарской крови.
* * *
Козик допил остатки анисовки и отправил в рот последний кусок сала.
Харчи филеры покупали за полцены в столовой на Краковской площади
[79]
, двадцать шесть, где обычно пили чай солдаты и крестьяне с соседнего рынка. Хозяин столовой Хаим Фрастнант был завербован русскими сразу после заявления владельца соседней гостиницы Алойзи Урбанского о том, что тот скупает краденое из брошенных хозяевами квартир. Донос был сделал из мести любовнику своей жены, однако при этом и сам Урбанский был завербован русскими.
Подкрепившись, Козик положил ноги на подоконник и удобно откинулся в кресле – единственном предмете гарнитура в комнате. Вся обстановка депортированного немца – мебель из красного дерева, мраморные столешницы, картины, ковры и шкуры зверей – перекочевали в подвалы градоначальства на улицу Третьего Мая, девятнадцать.
Приятное тепло от печки, анисовка и сытная закуска разморили филера. Шум ветра за окном не дал потревожить его сладкую дремоту санитарной машине, которая подъехала к дому Матаховской.
Глава 25
Выезд на стрельбище
Прекрасно оборудованный австрийцами полигон для стрельбы на окраине Львова стал ценным приобретением для российской армии. С утра до вечера здесь гремели выстрелы карабинов и револьверов, слышались пулеметные очереди. На прилегающей территории проводились занятия по полевому уставу, топографии, преодолению минных полей и заграждений. Согласно распоряжению коменданта, первыми на рассвете занятия начинали офицеры.
