Улыбнувшись почерку Келлана, я отворила дверь. На полу лежали розовые лепестки. На каждом имелось послание. Я со смехом пошла по следу, постепенно читая: «Мне не терпится быть найденным, давай-ка уже, поднажми». Череда лепестков завернулась, уводя меня в кухню и дальше в гостиную. Странно! Она оборвалась у ванной. Я помялась, не решаясь войти, но любопытство взяло верх.
– Келлан, да чем ты там занимаешься? – пробормотала я и распахнула дверь.
Но его там не было. Вместо него к унитазу крепился огромный лист бумаги. Большие буквы гласили: «Нет времени на крышесносный секс здесь! Сосредоточься и найди меня!»
Я развернулась и рассмеялась:
– Келлан, где ты?
Стрелка у выключателя указывала на коридор, и я рассудила, что он в нашей спальне.
В коридоре были развешаны самоклеющиеся листочки. Они лепились к фотографиям. «Что, возбудилась? Готова? Давай быстрее, ищи меня!» Перед бывшей комнатой Гриффина было выложено сердечко из лепестков. В центре красовалась записочка: «По-моему, я здесь».
Я распахнула дверь, хихикая:
– Келлан? В чем дело?
Но его и там не было. Гитарный футляр лежал на нашей кровати открытый и усыпанный листками – моими набросками к следующему роману. Розовые буквы уведомляли: «Будущий бестселлер!» Смех разобрал меня еще пуще, и я огляделась в поисках Келлана. Так и не обнаружив его, я сунулась в шкаф. Мне было ясно, что он где-то в доме. Но не было его и в шкафу. Я нашла лишь клочок бумаги со словами песни. Новая красивая вещь. Я так и слышала безукоризненное пение Келлана: «Тебе не понять, что я люблю отчаянно, невероятно – готовый все заново пережить, вернуться в начало, обратно».
Мой взор затуманился, я снова кликнула его, но он не отозвался. Не было ли в песне намека? Я пошла «в начало» – к парадной двери. Опять никого. Уже уверенная, что ни за что не отыщу мужа, я распахнула дверь и выглянула на улицу. На коврике стоял Келлан, одетый в вылинявшие синие джинсы и черную кожаную куртку. В одной руке он держал огромный букет роз, а в другой – экземпляр моей книги. Не знаю, что взволновало меня сильнее: то, что я наконец нашла его, горящий взор синих глаз, аромат цветов или вид моего имени на глянцевой обложке.
Келлан вскинул брови и не дал мне заговорить, упредив:
– И почему же так долго?
Со смехом и в слезах, я бросилась к нему, обняла и увлекла с мороза в дом, где насладилась прохладой его губ. Захлопнув дверь ногой, Келлан исхитрился произнести:
– У меня… кое-что… есть для тебя.
Я смерть как хотела наконец-то подержать в руках свою книгу. Оставив в покое Келлана, я простерла руки, словно дитя, выпрашивающее конфету. Келлан немедленно вручил мне цветы. Я надулась, и он захохотал: розы были прекрасны, но он-то знал, чего мне хотелось. Придуриваясь и скалясь, он показал на книгу, которую мне не терпелось полистать:
– Не получишь, пока не пообещаешь надписать! – Я поджала губы, но Келлан замотал головой: – Нет. Мне нужен экземпляр с автографом. Первый!
Застонав, я кивнула и протянула свободную руку:
– Ладно, я напишу что хочешь, только дай!
– Да ну? – заинтересовался Келлан. – Все, что хочу?
Он забрал у меня цветы и вручил книгу.
Я проигнорировала его похотливый тон, глазея на черно-белую фотографию женщины, стоящей между двумя мужчинами. Поверху шло заглавие: «Неотразимые», а внизу крупными жирными буквами был набран мой псевдоним. Я больше не скрывалась, но люди узнали мое подлинное имя, а мне не хотелось успеха благодаря замужеству. Как и Келлан, я желала добиться его самостоятельно, а не на гребне чужой славы.
Нереальное чувство – держать в руках свою книгу. Я и вправду написала и опубликовала роман. С ума сойти!
– Я страшно горжусь тобой, Кира.
Лицо его светилось от гордости, и это согревало меня, даря покой и уют.
* * *
Очередные гастроли Келлана совместно с «Крутым поворотом» и «Уходя от расплаты» на разогреве были назначены на апрель. Не знаю, чьими стараниями – студии или Денни, – но турне на сей раз предстояло международное. После концертов в США они отправлялись в Британию и Австралию. Я сочла поистине забавным путешествие «Чудил» на другой конец света.
Но прежде чем пуститься с ребятами в тур, к чему Келлан очень стремился, он должен был сделать кое-что, к чему не стремился ничуть. Однако этого, как ни поразительно, хотела я.
Застегнув сумку, я пошла через свою новую спальню на его поиски. Пару недель назад мы переехали в просторный дом, который был лучше всех, что я знала прежде. Он был велик для двоих, но Келлан твердил, что прибавление в семье неизбежно и нам в итоге понадобятся лишние спальни. И расположен дом был очень удачно. Гриффин, будь на то его власть, поселил бы нас в Медине по соседству с Биллом Гейтсом, но мы предпочли вообще убраться из города. Мы поехали на север и подыскали себе отдельный дом на одиннадцати акрах земли. Нашими ближайшими соседями была милая пожилая чета, которая встретила наш фургон пирогами. Нам предстояла жизнь куда более затворническая, чем в Сиэтле, однако при том безумии, которым сопровождалось каждое наше появление на публике, нельзя было придумать ничего лучше созерцательного загородного существования.
Перевезти вещи из старого дома Келлана было еще той задачкой. Друзья помогли. Они сумели протолкнуться через толпы почти круглосуточных посетителей, попасть внутрь и все упаковать. Не очень приятно, когда в твоих вещах роются посторонние, но мы с Келланом жили просто, да и поклажи набралось не очень много. Мы и продолжали жить так же незатейливо. Новое жилище выглядело пустоватым, мебели было мало. Я собиралась обратиться за помощью к Дженни и Денни, которые были мастерами по части шопинга и дизайна.
Но я прилагала все усилия, чтобы придать дому жилой вид. Наше, и только наше, присутствие ощущалось в каждой комнате. Пересекая просторную спальню, я улыбнулась знакомой картине: уютное кресло Келлана пристроилось в углу возле торшера – идеальное место для чтения. Постер «Рамоунз» – мой подарок – был заключен в рамку и занял почетное место на стене рядом с постером «Чудил» с фестиваля искусств. Ковбойская шляпа Келлана из стрип-клуба висела на деревянном гвозде в изножье нашей новой кровати. А компакт-диски «Чудил» соседствовали с моей книгой. Уже могло показаться, что мы провели здесь годы.
В ванной комнате я взглянула на саму ванну – такую огромную, что можно было в ней спать, душевую на две персоны и широкие гранитные столешницы. Я могла бы поселиться здесь и быть счастливой. Келлан в белой рубашке с закатанными рукавами налег на стойку и смотрелся в зеркало. Он делал длинные вдохи и выдохи. Не знай я его, я бы решила, что он нервничает.
– Нам пора. Ты в норме?
Келлан взглянул в мою сторону, послав беспечнейшую улыбку:
– Ага. Готов.
Я уперла руки в бока:
– Я спросила, в норме ли ты.
