Книга Прощание с осенью, страница 5. Автор книги Станислав Игнаций Виткевич

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Прощание с осенью»

Cтраница 5

— Что-то не заметно, — шепнула Геля сквозь сжатые зубы. — Вы выставили Кубу только для того, чтобы сказать мне это? Вы сами — подсознательный сноб...

— С ума все посходили с этим проклятым Прустом. Безумно раздражает меня. Я принес вам книги. Забыл их внизу. И что самое удивительное, люди как-никак интеллигентные и не лишенные вкуса... Или этот Валери! Хотя, что касается Пруста, мы случайно сходимся. Согласен, Валери — человек умный и образованный — особенно подкован в физике, — но я не вижу в нем, кроме поэзии, правда, необычной и очень интеллектуальной, ничего такого особенного. Свой приватный метод творчества, с помощью выдающегося интеллекта, он хочет раздуть до размеров абсолютной истины, пренебрегая артистической интуицией и опытом более визионерских, апокалиптических творцов. Все зависит от пропорции данных: от ощущения единства изначальной конструкции, от богатства мира фантазии и мысли, интеллекта и таланта — то есть чисто чувственных способностей. А кроме того, мне не нравятся те, кто только после войны убедился, что с человечеством и культурой вообще дело обстоит нехорошо. Я знал это и раньше. Демократизация...

— Мегаломан! Довольно!!! Я не вынесу больше этих разговорчиков. Может, вы наконец скажете, в чем, собственно, дело? Зачем вы пришли именно сегодня? Сегодняшний день для меня принципиально важен. А впрочем, что мне до этого. Куба наверняка пришлет к вам секундантов. Дело с вами даст ему возможность замазать ту историю с Хваздрыгелем, которая, хоть и завершилась благородно, тянет за собой некий шлейф из прошлого. Пришлет, чтобы понравиться мне...

— А теперь я скажу: довольно — или я опять начну говорить о Прусте.

— Так, стало быть, что? Я очень расстроена. Вы перечеркнули мое решение. Я чувствую, что вы скрываете от меня что-то важное. Мы ведь друзья?

— Хуже всего, что нет. Но все очарование ситуации состоит именно в этом.

— Попрошу без позы, господин Атаназий, я в этом разбираюсь.

— Это не поза. Я помолвлен.

— Вы, верно, с ума сошли, — вымолвила после долгой паузы Геля. — И по какому же случаю? — спросила она минуту спустя, и в ее голосе задрожала скрываемая ранее грусть.

— Люблю, — твердо ответил Атаназий, склоняясь над ее необычайно узким, однако не острым коленом, видневшимся из-под слишком короткой юбки. — Ненавижу это слово, но все именно так и обстоит.

— Он, бедняжка, видите ли, любит! И когда же вы успели совершить эту безумную глупость?

— Десять дней тому назад. А висело это надо мною уже полгода.

— И ничего не сказать мне об этом! Кто же она?

— Зося Ослабендзкая.

— Что ж, по крайней мере набьете карман.

— Клянусь вам...

— Знаю, знаю, бескорыстно. Но берегитесь: вам двадцать восемь лет и вы — ничто, довольно интересное ничто, срез определенного типичного состояния определенного социального слоя.

— Вы хотите одолеть меня этим дешевым приемом.

— Боже упаси. Но по причине разрастания жизненной лихорадки в наше время, и особенно после войны, возраст сумасбродства для мужчин, составлявший прежде сорок лет, снизился на несколько лет. Это безумие: с присущей вам конституцией несостоявшегося художника вляпываться сейчас в супружество. И при этом еще остатки совести, скорее совестушки, которая у вас пока еще наличествует. Наверняка сойдете с ума.

— Кому какое до этого дело, даже если шею себе сверну. Себе же. Да, вы правы, я — ничто и именно поэтому могу позволить себе роскошь эксперимента, который для кого-то другого окажется непозволительным. И все-таки, несмотря ни на что, я боюсь, боюсь самого себя. Я до сих пор не знал, кто я. Что-то открылось, но я еще не знаю всего. Ах, да не в том дело, а, может быть, в том, что с этим связано: в метафизическом смысле жизни без религии.

— Без этого тумана, пожалуйста. Не люблю искусственной усложненности. Вы не имеете права говорить о религии. Я уже начинаю жалеть, что не ободрила вас до такой степени, чтобы вы открылись передо мной.

— Я знал, что так будет. Что же до ободрения меня, то ведь, кажется, достаточно...

— Глупый вы, я подталкивала вас к поцелуям, а не к откровенности. Вы, видать, пока не знаете, кто я такая...

— Знаю. Знаю также, кто ваш отец. Я слышал о всех претендентах на вашу руку, как местных, так и заграничных: граф де ля Трефуй, князь Завратинский...

— Не будем отклоняться от темы. Что дальше?

— Так вот, относительная зажиточность моей невесты является для меня скорее препятствием в деле брака. Но я решил эту проблему на фоне реальности чувств. Для брака за деньги я слишком амбициозен. А кроме того, я бы даже не знал, как их использовать.

— Пока. Я бы отучила вас от всяческих амбиций. Вы бы сами поставляли мне любовников за деньги.

— Довольно, это отвратительно.

— Ах, что за невинность! Наш скромный жених не может слышать такие аморальности. Вы, видно, совсем обалдели с этим своим браком. Но не обижайтесь, говорите дальше.

Атаназий преодолел отвращение и углубился в вынужденную ситуацию.

— Я слишком влюблен, и в этом моя трагедия.

Геля повернулась к нему всем телом.

— А она?

— Она ничего, она любит меня так, как обычно девушки в ее возрасте любят своих женихов. Но не в том дело, я больше не могу терпеть.

— А когда свадьба?

— Ах, как же вы циничны. Я не могу вынести самого факта влюбленности до такой степени, а не какого-то там дурацкого вожделения. Вы нравитесь мне в тысячу, в бесконечное число раз больше, чем она.

— Так почему же не я?.. — вымолвила она чуть не плача; Атаназий начинал приобретать в ее глазах очарование чего-то потерянного.

— Вы ведь сами сказали, я был еще недостаточно решительным, чтобы совершить это. А впрочем, я не люблю вас и не смог бы полюбить. Меня ужасает ваша раса и одновременно со страшной силой привлекает...

— Ах, какой осел, упустить такую возможность! — вполне откровенно сказала Геля. — И этот нищий, идущий на мизерное содержание к так называемой добродетельной девушке из приличного дома, еще смеет мне говорить о расе! Я запрещаю вам жениться, вы понимаете меня?! Я ненавижу эту вашу...

Атаназий закрыл ей лицо правой рукой, а левой обхватил ее сзади за левую руку и перегнул. Он грубо сдавливал что-то невидимое, уже почти не чувствуя ничего человеческого в себе. «Такими в такие моменты должны быть звери», — подумал он в какую-то долю секунды. На смену внезапной злости опять пришло невыносимое протяжное вожделение, причем неизвестного вида. «Но разве не это самое важное?» Он отпустил ее лицо и впился в ее мясистые, пока еще холодные губы, сладострастно, исступленно, но с полным осознанием зверского наслаждения. Она вырвалась, ударив его снизу кулаком в грудину.

— Вы что, с ума сошли? Так вы затем обручались с другой, чтобы потом приходить обцеловывать меня? Это уже не извращение — это обычное, вульгарное свинство.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация