Визит к Темпе был коротким. Саетан стал совершенно другим человеком. Что за адская «куча мала» взрывчатых веществ должна была накопиться в этом немного циничном бывшем поэте и «морском офицерике», чтобы произошла эта перемена. Внезапно взлетевший на самую высокую должность в нивелистической (какое противоречие!) иерархии, он чувствовал себя как рыба в воде. Он обладал той внутренней техникой, которая позволяла ему сжигать содержащийся в нем динамит понемногу, постепенно повышая давление, но не разрывая структуры духа: трансформировать убийственную энергию в повседневное титаническое усилие. Его жизнь была механически систематизирована. Даже на любовь выделялось немного времени. Его секретаршей была, как об этом позже с удивлением узнал Атаназий, Гиня Бир, в девичестве Ослабендзкая. Его предпоследняя, перед тем как он женился, любовница — и Темпе! Что за странное стечение обстоятельств! Как же замечательно иногда складывается жизнь! Порою люди, связанные между собой, крутятся по замкнутому кругу, практически не подпускающему к изолированной системе новых важных особ. Меняются спутники, но планеты в основном вращаются вокруг загадочного центра тяжести всей системы. «Все-таки это доказывает, что страна наша — провинция, — думал Атаназий. — В большом мире психическая материя меняется быстрее: больше образуется новых существенных связей». После этого замечания, сделанного на основе слишком малого количества фактов, Атаназий заснул, пока сидел в сумрачной приемной комиссариата. Вышла Гиня, делая вид, что не знает его, покорная, как сука, но все-таки красивая. На ней ощущалась вся тяжесть властительного любовника, и в ней невозможно было уловить даже тени эротической удовлетворенности. На заговорщицкий взгляд Атаназия она ответила шепотом:
— Не сейчас. Где?
— Гостиница «Под Красной звездой». Восьмой номер, — так же шепотом ответил Атаназий.
— Завтра в семь. Мы работаем до семи. — Из кабинета послышался звонок. — Номер из отдела по контролю прибывающих и свидетельство из канцелярии прошений, — сказала она громко.
— Вот. — Атаназий протянул ей какой-то жетон, который где-то там ему выдали, и бумагу, которой он прождал целый день, бродя по городу, как полоумный, напрасно пытаясь встретить кого-нибудь из знакомых и узнать хоть чей-нибудь адрес. От Бёренклётца его послали на какой-то контроль, но, возмутившись этим предложением, он не пошел туда. А к ci-devant князю Препудреху идти не посмел. Черт знает, что может сделать такой новоиспеченный музыкант и комиссар, может, посадит его просто в каталажку, и делу конец. Он предпочел сначала как-то закрепиться на какой-нибудь должности. Везде карточки, подписи, печати, фотографии, пустословие, визуальные и прочие проверки. Мелкотравчатость всего этого просто поражала Атаназия. Ел он тоже за какую-то карточку и должен был подать так называемую «трудовую декларацию», без нее никуда — хоть с голоду подыхай. Однако, перед тем как устроиться на службу, он хотел поговорить с Темпе, дабы оказаться поближе к центру событий. Ибо то, что он увидел, было хоть и слегка новым, но таким безнадежно скучным, что порой его схватывало отчаяние и он начинал жалеть, что тигр не сожрал его в цейлонских джунглях. «Работа на благо общества» постепенно раскрывалась перед ним во все более и более неприглядном свете. Некоторое время спустя из кабинета вышла Гиня и сказала: «Войдите». В одном этом слове был виден весь мармелад, который из нее, этого «демона», сотворил тот титан. Оробевший Атаназий вошел в комнату, обитую красной фланелью. За столом в сером английском костюме, с красной звездой на левой стороне груди, сидел Темпе.
— Как дела, Сайтек? — вымолвил Атаназий с наигранной развязностью, приближаясь на подкашивающихся ногах к столу. Казалось, что Темпе выделяет какие-то загадочные флюиды, излучает своеобразное магнитное поле отталкивания неизмеримо большого потенциала. Сила била из него, словно поток электронов с катода, казалось, что пространство вокруг искривилось. И весь демонизм этой штучки состоял в том, что было неизвестно, что лежит в основе — внешне это был все тот же обычный Темпе, который всегда был прав, ничего больше, и все же... А может, это должность, власть — нет, это было в нем самом. Он мог бы сидеть в тюрьме — впечатление было бы то же самое, Атаназий был в этом уверен. — Спасибо за документы. — Он протянул ему руку. Лицо Темпе не дрогнуло. Не вставая с места, он ответил на рукопожатие и холодно сказал:
— Чего ты хочешь, мой дорогой? Только быстро. Как можно короче.
— Мне хотелось бы поговорить с тобой пообстоятельнее. Может быть, вечером? — спросил Атаназий, забыв о Гине.
— Не сейчас. Возможно, через месяц у меня будет пара выходных дней.. Чего ты хочешь? — повторил он более грозным голосом. — Хочешь работать с нами, найти применение своему интеллекту?
— Да, как раз...
— Хватит. Три года адвокатской практики. На машинке печатать умеешь.
— Да. Я хотел передать тебе мою памятную записку о трансцендентальных основах социальной механизации. — Он достал из кармана рукопись и протянул ее Темпе, тот взял ее и бросил в ящик стола.
— Не сейчас. — Он позвонил и принялся что-то искать среди бумажек на столе. Вошла Гиня. Он официально: — Товарищ, это товарищ Базакбал, третья канцелярия, восьмой стол. Вы ведь знакомы, — добавил он иронически.
— Так точно. Слушаюсь, — ответила Гиня плоским верноподданническим голосом, слегка при этом краснея.
— А ты, Атаназий, — продолжил уже немного добродушнее Темпе, — не удивляйся переменам в городе. Мой принцип: сначала организация сверху, а потом детали. Прощайте.
Оба вышли, что называется, поджав хвосты: если бы у них были хвосты, то наверняка поджали бы их под себя. В приемной ждал новый проситель — пожилой господин с пышными усами, из бывших магнатов, какой-то австрийский граф (Атаназий встречал его у Ослабендзких), бывший министр финансов в каком-то там очередном правительстве прошлых эпох. Атаназий раскланялся с ним. Он был неузнаваем. Некогда грозный, теперь он смотрел слезливыми стеклянными глазами на Гиню, как на икону. Атаназий спускался по лестнице в полуобморочном состоянии. Уже сегодня, а точнее через час, ему предстояло приступить к работе. (Так сказала ему Гиня при расставании.) Он получил карточки на продовольствие, одежду, обувь и жилье — в какой-то рабочей семье в IV дистрикте, на улице Дайвур, в часе пути до работы. Он был ошеломлен. И эти лица, эти лица, которые он видел повсюду. «Боже! Неужели это и будет мой подвиг во имя общества?» — думал он с отчаянием. Но все же решил перетерпеть. «Посмотрим, что будет дальше», — повторял он для поддержания духа, но переход от индийской роскоши к тому, что он увидел здесь, несмотря на три недели переезда, оказался слишком резким.
Едва он управился с обедом так называемой третьей категории в общей столовой для сотрудников Комиссариата внутренних дел, как сразу направился в бюро. Там его посадили за машинку (опять эти странные лица), за которой он проработал до восьми часов. Когда он вышел, он был буквально в бессознательном состоянии. За последний год он совершенно отвык от адвокатской работы, а те бумаги, что пришлось перепечатывать, были для него чем-то абсолютно непонятным. «В чем здесь трансцендентальная необходимость? Куда я попал? Впрочем, поживем — увидим, что будет дальше», — постоянно повторял он.
