Боже! Сколько трагизма!
Внезапно я всплакнула, хотя и не держала в планах глупости такой,
но как тут не всплакнешь, когда родной муж ведет себя неблагородно.
— Как это по-мужски, — всхлипывая, посетовала я, — прибегать
к подлым аргументам, когда больше нечего сказать. Покинутую женщину легко
унизить…
— Да чем же я сейчас унизил тебя?! — вскипел и опешил
Евгений.
— Ты напомнил про мой возраст, про нашу разницу. Да, я
старше тебя на три года…
— Не на три, а на десять! — взвизгнула над самым моим ухом
Юля.
Как только ей, мерзавке, удалось незаметно подкрасться? И
как это невовремя!
Я отпрянула и пуще прежнего залилась слезами, приговаривая:
— Вот, вот, теперь каждый может обидеть меня. Благодаря
тебе, Женечка, теперь плюнет в меня любой. Давайте, давайте, все плюйте в…
Продолжать я не смогла: горькие рыдания задушили!
Ну, не до смерти, конечно, жива я осталась, но разговаривать
и стоять утратила всякую способность: ноги подкосились, Евгений подхватил меня
на руки и отнес на диван. Юля бежала рядом и злобно кричала:
— Притворяется, аферистка! Притворяется! Уж я-то знаю! Сама
меня притворяться учила! Женя, сейчас же ее бросай! Ты же муй муж! Она того и
добивается, чтобы ты по-прежнему, как дурак, носил ее на руках!
“А ты добиваешься, чтобы он тебя, как дурак, носил на
руках,” — подумала я, но слова молвить уже не могла, уже сильно умирала.
Как много в людях жестокости, должна я сказать.
Однако, служащие ресторана заволновались — назревал
грандиозный скандал. Вышел метрдотель и озабоченно поинтересовался не нужно ли
чем-нибудь помочь.
— Она сейчас уйдет! — психуя, успокоила его Юля, хотя я уже
умирала, лежа на диване, и уходить не имела возможности.
Вместо меня, смущенный, ушел метрдотель. Будь на моем месте
кто другой, он быстро навел бы порядок, но со мной его связывали годы, можно
сказать, дружбы, еще той, некапиталистической дружбы. Он еще помнил мою бабулю
— несравненную изысканную Анну Адамовну, частенько обедавшую здесь. В общем,
бедный старик растерялся окончательно и ретировался, Юля же не унималась.
— Ты всю жизнь его обманывала, ты старше Женьки на десять
лет, — визжала она.
Ответить я не могла и, заливаясь слезами, лишь беспомощно
глядела на мужа.
— Не на десять, а на пять, — восстановил справедливость
Евгений и (вот она настоящая храбрость!) напомнил: — Вы же ровесницы, в одном
классе учились.
Невозможно передать, что случилось с Юлей: она побледнела,
покраснела и позеленела одновременно, остолбенела и от злости затряслась.
— Ага! — закричала она. — Так ты уже ее защищаешь?!
Я мгновенно бросила умирать (до того ли?), осушила глаза и,
торжествуя, спросила:
— А тебе хотелось бы, чтобы он меня побил? Прямо на твоих
глазах?
Я строго глянула на мужа и спросила:
— Женя, ты меня побьешь?
Бедный Евгений, страшно пасуя, тревожно залепетал:
— Я что, я что, с ума сошел, бить тебя? Когда я тебя бил? Не
буду я бить тебя…
— Ага! Так это сделаю я! — завопила Юля и с непередаваемым
энтузиазмом набросилась на меня.
Поскольку я настроилась на совсем другие отношения, вошла
совсем в другую роль и к отпору абсолютно не была готова, то произошло самое
страшное: Юлька вцепилась в мою дорогую прическу.
С одной стороны я даже была польщена: значит она по
достоинству оценила мастерство Кольки Косого, и салон я посещала не зря, но с
другой стороны — драка в таком месте, где меня знают как писательницу, как
интеллигентку, как воспитанного человека, общественного деятеля широкого
профиля…
Все это сильно сковывало.
Однако позволить Юльке мять мой новый костюм я тоже не
могла…
В общем, не знаю что осталось бы от Юльки, если бы на мою
беду не появилась Тамарка. Как всегда, она появилась очень не вовремя и по
привычке сразу же бросилась делать глупости.
— Мама, ты невозможная! — закричала она, оттаскивая меня от
Юльки, потому что Евгений в этом смысле был совершенно беспомощен: стоял как
парализованный.
— Она невозможная! — тяжело дыша и усердно восстанавливая
силы, подтвердила Юлька.
— Я невозможная? — тоже тяжело дыша и тоже усердно
восстанавливая силы, спросила я.
— Конечно! — возмутилась Тамарка. — Ты невозможная! Зачем ты
Харакири натравила на меня? Только представь: буквально сразу же после нашего
разговора он явился в мой офис и потребовал тысячу долларов, упрямо ссылаясь на
тебя. Это что, его новый прикол? Он может плохо кончится. Мне стало дурно,
Мама, чуть разрыв сердца не получила.
Я была так потрясена, что даже на секунду забыла про Юльку.
— Артем-Харакири явился к тебе? — закричала я. — Значит его
уже выпустили? Так быстро?
Тамарка удивилась:
— Выпустили? Откуда?
— Ну уж не знаю куда эфэсбэшники потащили его, — пожимая
плечами, ответила я. — С Лубянки, думаю, выпустили, откуда ж еще?
Тамарка смотрела на меня с обидным скептицизмом и
недоверием:
— В своем ты, Мама, уме? Харакири? С Лубянки? Что он,
ничтожество, там делал?
Мне сразу расхотелось рассказывать Тамарке, что и я там
была.
— Ах, Тома, не время об этом, — отмахнулась я, — лучше
скажи, ты денег ему дала?
— Нет, конечно, не дура же я. Сказала, чтобы подождал меня в
кабинете, а сама тихонечко сбежала сюда. Ха! Штуку баксов! Какому-то Харакири!
За кого ты меня держишь?
Пока мы обсуждали проблему моего долга Харакири, Юлька,
пользуясь моей занятостью, попыталась тихонечко, по-подлому, ускользнуть. То,
что она собиралась прихватить с собой и моего мужа, думаю, не стоит уточнять.
Но есть Бог на свете! Беглецы уже собирались войти в зал,
доступа в который меня надежно лишили, когда в холле появилась Люба со всем
своим выводком, разодетым с той яркостью и колоритом, которые присущи
цыганскому табору. Нарядный Валерий выступал впереди всех и нес громадный
сверток, думаю — подарок.
Этот сверток с панталыку Юльку и сбил, она замешкалась,
оглядываясь, тут-то я ее и настигла…
Ужас, что там началось! Пух и перья полетели от этой Юльки,
но никто ничем не мог ей помочь. Все растерялись.
— Мама, ты невозможная! — вопила Тамарка.
