— Уведи детей! — верещала Люба.
— Спасите! Помогите! — взывала Юлька.
Помогать ей было некому.
Мой Женька (молоток!) реагировал по-мужски: столбенел и
глаза таращил.
Валерка вообще сбежал под маркой заботы о детях, мол надо
поскорей их уводить, чтобы они раньше времени жизни не научились, Тамарка же и
Люба бегали по кругу. Они опасались за свои наряды и прически, в связи с чем
жизнь Юльки казалась им сущей ерундой. Они не решались приблизиться к театру
боевых действий и лишь беспомощно квохтали.
С надменным “фэйс-контролем” в свое время я так подружилась,
что и он не смел меня обидеть. У всех сразу же нашлись дела, уведшие их на
улицу, прямо к дверям ресторана, где царило немыслимое спокойствие.
Короче, не находя на своем пути препятствий, я лютовала — Юлька
лысела на глазах. Тамарка и Люба метались и вопили.
И тут ожил мой Евгений и с дикой яростью…
Нет, он не бросился Юльку свою защищать. Вместо этого он с
дикой яростью завопил:
— Какая сволочь ей сообщила?! Какая сволочь меня сдала?!
— Не сволочь, не сволочь, — обиженно затараторила Люба, — не
сволочь, а очень переживающий человек.
На этом месте нервы у метрдотеля не выдержали, он вернулся и
дал знак охране; трое неслабых ребят бросились нас разнимать.
Не стану описывать их мучений… В общем, меня от Юльки
оттащили — клянусь, им было нелегко! Я рвалась, ребята меня за руки держали и
усердно уговаривали.
Больше всех уговаривал Рамбулье , прозванный так за
косматость, лохматость, овечий нрав и склонность к полноте. Он всегда мне
симпатизировал и явно был на моей стороне.
— Софья Адамовна, — шептал он, — вам лучше на улицу пойти
погулять, там вы успокоитесь, давайте пойдем, покурим.
Дружная же компашка времени даром не теряла: мгновенно
устремилась в недра зала — Юлька вырвалась вперед , только муж мой замешкался и
поотстал.
— Женя!!! — отчаянно завопила я. — Женя, вернись!!!
Сердце его дрогнуло, он вернулся. Ребята насторожились и
вцепились в меня еще сильней.
— Отпустите, — потребовала я, — разве не видите, мне бить
больше некого!
Мне поверили и отпустили, смущенно в сторону отошли,
поглядывая украдкой как бы я еще чего не выкинула. Выпроваживать меня грубо ни
у кого духу не хватило.
Евгений с тоской смотрел на меня: на лице его отражалась
боль.
— Соня, зачем ты мучаешь себя?
Ха! Что несет он, бедный мужчина?! Себя мучаю! А что же
говорить о Юльке? Еле живая ноги унесла! Или его это не волнует?
— Соня, не мучай себя!
Ужас, какая в его глазах тоска!
— Так это я, оказывается, мучаю себя? Я! А не ты! Теперь
знаю, что мне делать. На завтра же назначу свадьбу и приглашу всех твоих
друзей!
Евгений переменился в лице: тоска сменилась на тревогу.
— Но мы же официально еще не разведены, — напомнил он.
— Если ты можешь жениться при живой жене, то что помешает
мне выйти замуж при живом муже?
Евгений — какое непостоянство — обрадовался:
— Так значит ты согласна на развод?
И тут меня куда-то понесло, куда-то не туда, словно забыла
зачем пришла.
— Да, — гордо ответила я, — для этого сюда и явилась. Прими
это в качестве свадебного подарка. Завтра же дам тебе развод. Прощай и желаю
счастья! Насколько это возможно при твоей новой жене.
Я это так громко сказала, что все — и метрдотель и охрана —
с облегчением вздохнули, Евгений же с опаской спросил:
— Значит я могу идти? Ты не будешь больше скандалить?
— Иди, — согласилась я. — Иди, если ты меня больше не
любишь.
Он удивился:
— Нет, это ты больше не любишь меня. Ты твердила это с утра
до вечера, даже хуже: говорила, что ненавидишь, что презираешь.
— А ты? Что делал ты? Не хочешь ли ты сказать, что любишь
меня? — с надеждой спросила я.
— Нет, уже не хочу, — отрезал Евгений.
— Ну и катись к своей каракатице кривоногой! — взвизгнула я.
Он зло сплюнул, безмолвно выругался и ушел.
Глава 18
Все ждали, что я тоже уйду, но я осталась: осела на диван,
обхватила голову руками и застыла. На душе кошки скребли, и вот в такой
неблагоприятный момент почему-то вспомнился Владимир Владимирович.
“Во всей этой истории уже то хорошо, — подумала я, — что
меня до сих пор не схватили. Значит Женькина свадьба не заинтересовала
эфэсбеэшников, следовательно здесь и есть самое безопасное место, так зачем же
отсюда уходить? И, главное, куда?”
Я беспомощно глянула на метрдотеля, озабоченно державшегося
на безопасном расстоянии. Он вынужден был откликнуться на немой призыв и
подойти.
— Софья Адамовна, очень сочувствую вам, но и вы в мое
положение войдите: нет у нас свободных мест.
— Успокойтесь, — ответила я, — больше не буду скандалить.
Просто поужинать хочу.
— Но нет у нас свободных мест! — для убедительности
прикладывая руку к сердцу, взмолился он. — Клянусь, нет и сегодня не будет!
“Значит не получилось. Не век же сидеть мне на этом диване“,
— подумала я, собираясь подниматься и, несолоно хлебавши, отправляться на все
четыре стороны.
Метрдотель, заметив мое намерение, обрадовался и с подъемом
залепетал:
— Софья Адамовна, в любое другое время рады будем вас
видеть, вы же знаете, Софья Адамовна, как мы к вам относимся, со всей душой, со
всей душой, но в этот раз, Софья Адамовна…
И вот тут-то вошел он, мой объект! Во всем своем блеске и с
ошеломительным букетом: белые розы в потрясающем количестве.
А я в растрепанном виде — в каком виде можно быть после
драки с будущей женой бывшего мужа?
Сразу захотелось исчезнуть. Незаметно.
Я заволновалась: “Как тут выйдешь? Он же меня увидит. Просто
стыд, на кого я похожа.”
В действительности на кого я похожа мне страшно хотелось
знать, но до зеркала было далеко, и снова объект на этом пути — все время он
становится между мной и зеркалом.
— Софья Адамовна, умоляю вас, — продолжал занудствовать
метрдотель.
Я поспешила его успокоить:
— Хорошо-хорошо, только сразу не гоните меня. Немного здесь
посижу, остыну, в порядок себя приведу и уйду.
