— Тише, не так громко, вон она сидит, — и Сабина указала на скамью под старой грушей посреди двора.
Елизавета медленно подошла ближе. На скамье сидела Берта и чистила бобы. Она показалась девушке сильно похудевшей: под глазами лежали темные тени, а между бровями образовалась глубокая складка. Все это придавало ее лицу страдальческое выражение. Елизавета вмиг забыла, с какой враждебностью относилась к ней Берта, и хотела было подойти к ней, однако Сабина схватила ее за руку и поспешно прошептала:
— Не ходите, я этого не допущу. Она вполне может пырнуть вас ножом.
— Но она так несчастна! Мне, может быть, удастся убедить ее в том, что я испытываю к ней только искреннее сочувствие…
— Нет, нет, уверяю вас, это ничего не даст, сейчас вы убедитесь в этом.
Сабина спустилась во двор. Берта так и не подняла на нее глаз.
— Барышня Эльза нашла ее, — сказала Сабина, подавая Берте шляпу, а потом, положив обе руки ей на плечи, ласково добавила: — Она хотела бы сказать вам несколько слов.
Берта вскочила, как будто ей нанесли смертельное оскорбление, с гневом стряхнула руки старушки и направила яростный взгляд в ту сторону, где стояла Елизавета, — это говорило о том, что она давно заметила присутствие фрейлейн Фербер… Бросив нож на стол, она отскочила, причем опрокинула корзину с бобами, разлетевшимися в разные стороны, и побежала в дом. В открытое окно было слышно, как она захлопнула дверь и закрыла задвижку.
Елизавета была ошеломлена и огорчена. Она охотно сблизилась бы с этой несчастной, но теперь убедилась, что лучше отказаться от этой затеи.
Елизавета в течение всей недели ходила в Линдгоф. Елена фон Вальде стала быстро поправляться с того дня, как они пили кофе и когда вернулся сын баронессы. Елена с особым рвением разучивала несколько музыкальных пьес в четыре руки и под большим секретом сообщила Елизавете, что в конце августа будет день рождения ее брата. Она готовила сюрприз к этому дню — хотела, чтобы он первый раз после долгого перерыва снова услышал ее игру, что, без сомнения, обрадует его.
Елизавета ждала этих уроков с каким-то странным чувством, соединяющим в себе радость, страх и неприязнь. Она не понимала, почему это так, но замок и парк приобрели для нее особую прелесть. Она даже чувствовала необычайную привязанность к той скамейке, на которой сидела с фон Вальде, и всегда делала небольшой крюк, чтобы пройти мимо нее. А вот страх и неприязнь внушало ей поведение Гольфельда. После того как она несколько раз уклонилась от встречи с ним в парке, свернув на другую дорожку, он без церемонии явился в комнату Елены, когда там была Елизавета, и попросил разрешения присутствовать на уроке. К ужасу Елизаветы, Елена с радостью согласилась. Он стал приходить постоянно, молча клал несколько свежих цветов на рояль перед Еленой, вследствие чего та неизменно брала несколько фальшивых аккордов, затем садился к окну, откуда мог прекрасно видеть играющих, и прикрывал глаза рукой, как бы желая отрешиться от мира. Однако Елизавета, к своей величайшей досаде, заметила, что, закрывая лицо, он следил за каждым ее движением.
Елена, очевидно, даже не подозревала о тех хитростях, с которыми Гольфельд шел к намеченной цели. Она часто прерывала игру и оживленно беседовала с ним, принимая его суждения, как изречения оракула.
За несколько минут до окончания урока Гольфельд обычно уходил. В первый же раз Елизавета в окно, из которого была видна большая часть парка, заметила, что он ходил взад-вперед по дорожке, ведущей к лесу, по которой должна была пройти она. Девушка нарушила его планы тем, что прошла к мисс Мертенс и просидела у нее больше часа. Гувернантка всегда принимала Елизавету с распростертыми объятиями, и та очень привязалась к этой женщине, так что не могла пройти мимо двери ее комнаты, чтобы не забежать к ней.
Мисс Мертенс обычно бывала очень печальной и удрученной, очевидно из-за того, что ее существование в Линдгофе становилось все нестерпимее. Баронесса, лишенная теперь власти, испытывала смертельную скуку. Перед родными она должна была носить маску довольства, а потому срывала свой гнев на гувернантке.
Желая как следует проучить и помучить свою жертву, она приказала, чтобы отныне уроки проходили под ее личным наблюдением, и в присутствии ученицы беспощадно критиковала методы учительницы, а иногда даже прерывала урок и читала англичанке нотацию. В тех случаях, когда баронесса чувствовала себя недостаточно уверенной, она звала на подмогу учителя Меренга. Госпожа Лессен прекрасно знала, что он плохо говорит по-французски, и тем не менее нередко просила его присутствовать на уроках этого языка, чтобы поправлять выговор гувернантки.
Часто Елизавета заставала мисс Мертенс в слезах, и та говорила, что только любовь к матери заставляет ее терпеть подобные мучения. Старушка жила лишь тем, что посылала ей дочь, а потому потеря места тяжело сказалась бы на ней. Но в каком бы удрученном состоянии ни пребывала англичанка, ее лицо светлело, когда Елизавета просовывала голову в дверь и спрашивала, можно ли войти.
Эти послеобеденные визиты имели еще одну тайную прелесть для Елизаветы, хотя она не созналась бы себе в этом ни за что на свете. Окна комнаты мисс Мертенс выходили в большой двор, который девушка называла монастырским садом, потому что четыре высоких стены отделяли его от внешнего мира. Несколько развесистых лип бросали густую тень на зеленую траву, мощеные дорожки и колодец, стоявший посередине и снабжавший имение прекрасной водой. В этот двор выходила дверь кабинета фон Вальде, и в солнечные дни она обычно оставалась открытой. Иногда появлялся и он сам и прохаживался по дорожкам.
Мисс Мертенс уверяла, что фон Вальде вернулся из путешествия совсем другим. До отъезда у него было лицо, как у статуи, теперь же оно стало гораздо живее. При этом англичанка таинственным голосом добавляла, что он, вероятно, привез очень приятные воспоминания, и у нее есть предчувствие, что в скором времени все должно измениться в Линдгофе. Однако мисс Мертенс ни разу не заметила, что ее юная подруга при этих словах всегда хваталась за сердце и сама не замечала этого.
Фон Вальде нередко был вынужден прерывать свои уединенные прогулки под липами, так как к нему приходили разные люди по своим делам. Это были рабочие, подрядчики, а также бедные и несчастные со всей округи, причем последние обычно уходили взбодрившимися и утешенными.
В этот день Елизавета отправилась в замок на полчаса раньше. Ее отец, возвращаясь из лесничества и торопясь к обеду, встретил в лесу мисс Мертенс. У нее было заплаканное лицо, и она, похоже, не могла говорить, потому что только ответила на его поклон и быстро пошла дальше. Это известие не давало покоя Елизавете, и она была не в состоянии ждать до конца урока, чтобы навестить англичанку.
На лужайке, примыкавшей к опушке леса, стоял очень красивый павильон, окруженный с трех сторон кустарником. Этот маленький домик до сих пор обыкновенно был заперт, но сквозь щели между занавесками Елизавета видела, что он обставлен очень нарядно. Сегодня, выйдя из леса, она сразу же заметила, что дверь павильона открыта. Оттуда вышел лакей с подносом и сделал Елизавете знак подойти. Приблизившись, она увидела Елену, баронессу и Гольфельда, пивших в павильоне кофе.
