— И это так важно, что вы оставили своих друзей, ушли с праздника?
— Да, это желание, от которого зависит моя жизнь, которое преследует меня день и ночь. Я захворал с тех пор, как стал бояться, что оно никогда не осуществится. Я…
Елизавета тем временем все быстрее шла вперед. Ей стало жутко в присутствии этого человека, внушавшего ей отвращение. Она чувствовала, что самообладание является в данной ситуации ее единственным оружием, а потому постаралась улыбнуться, перебив его:
— Ах, наши уроки музыки, очевидно, благотворно повлияли на вас, и вы желаете, чтобы я помогла вам приобщиться к миру музыки, насколько я понимаю?
— Вы умышленно искажаете мои мысли, хотя догадываетесь о них! — с гневом воскликнул Гольфельд.
— Да, иначе мне пришлось бы сказать вам такие вещи, которые вы, вероятно, еще меньше желали бы услышать, — серьезно ответила Елизавета.
— Говорите что угодно. Я прекрасно знаю женщин: они очень любят некоторое время носить маску холодности и неприступности. Ничего! Тем слаще победа! Я разрешаю вам это невинное кокетство, но потом…
Елизавета, пораженная такой наглостью, на мгновение остановилась. Подобного ей еще никогда не приходилось слышать. Стыд и негодование заставили ее покраснеть, и она тщетно подбирала слова, чтобы дать отпор этому дерзкому господину.
Гольфельд совершенно иначе истолковал ее молчание.
— Видите, как я проницателен! — торжествующе воскликнул он. — Вам очень идет это смущение. Вы прекрасны, как ангел! Я еще никогда не встречал женщину с такой восхитительной фигурой, как ваша. Вам очень хорошо известно, что с первой встречи вы сделали меня своим рабом, изнывающим у ваших ног. Какая шея! Какие руки! И вы скрывали все это до сих пор!
Возглас глубокого возмущения сорвался с губ Елизаветы.
— Как вы смеете оскорблять меня?! — запальчиво вскрикнула она. — Если вы еще не поняли, то я скажу вам снова: ваше общество мне чрезвычайно неприятно и я хочу остаться одна.
— Браво! Этот повелительный тон вам прекрасно удается, — насмешливо произнес Гольфельд. — Сейчас же видно, что по линии матери в вашем роду были дворяне. Но из-за чего вы вдруг разыгрываете такое негодование? Я только сказал вам, что вы прекрасны. Но ведь ваше зеркало ежедневно говорит вам то же самое, и я очень сомневаюсь, что вы разбиваете его за это.
Елизавета презрительно повернулась к нему спиной и поспешно пошла вперед. Он последовал за ней и, судя по всему, вовсе не намеревался отказываться от предполагаемой победы.
Они как раз подходили к шоссе, когда мимо них промчался экипаж. Из окна высунулась мужская голова, но тут же спряталась, будто мужчина чего-то испугался. Это ехал фон Вальде. Он еще раз оглянулся на тропинку, словно желая убедиться в том, что не ошибся, а затем экипаж исчез за поворотом дороги.
Елизавета невольно протянула руки вслед удалявшейся карете. Человек, ехавший в ней, знал, каково ее отношение к Гольфельду. Неужели он не мог остановиться на минуту, чтобы избавить ее от этого навязчивого спутника?
Гольфельд заметил ее движение и со злобной усмешкой воскликнул:
— О, какие нежности! Если бы не возраст кузена, то я стал бы, пожалуй, ревновать. Вы, наверное, думали, что он тотчас же остановится и галантно предложит вам руку? Как видите, он добродетелен и отказывается от этого счастья, чтобы исполнить свои так называемые священные обязанности. Это — человек-льдина, для которого не существует женских прелестей. Если он сегодня, против обыкновения, был любезен с вами, так это вовсе не ради ваших прелестных глаз, восхитительная Эльза, а только для того, чтобы позлить мою мамашу.
— Неужели вам не стыдно обвинять в такой низости человека, гостеприимством которого вы постоянно пользуетесь? — возмутилась Елизавета.
Она решила, что больше ни слова не скажет Гольфельду, в надежде, что ее молчание надоест ему и заставит уйти, однако тон, которым он говорил о фон Вальде, возмутил ее до глубины души.
— В низости? — повторил он. — Вы употребляете слишком сильные выражения. По-моему, это маленькая месть, на которую он имеет полное право, а что касается гостеприимства, так я пользуюсь только частицей того, что впоследствии будет все равно моей собственностью, и совершенно не понимаю, почему я из-за этого должен изменить мнение, которое составил о своем кузене. Впрочем, это я приношу себя в жертву и потому заслуживаю благодарности. Разве вы не считаете моей заслугой то, что я уделяю внимание Елене?
— Да, действительно, очень трудно иногда сорвать цветок для бедной больной! — с иронией произнесла Елизавета.
— А, вам, как я вижу, к своему большому удовлетворению, не нравится мое невинное ухаживание? — с торжеством воскликнул Гольфельд. — Неужели вы думаете, что я могу испытывать к ней серьезные чувства? Я очень ценю свою кузиночку, но ни на минуту не забываю, что она на год старше меня, что у нее горб, что…
— Ужасно! — прервала его Елизавета вне себя от негодования и перешла на шоссе.
Гольфельд последовал за ней.
— Я тоже говорю «ужасно», — продолжал он, стараясь не отставать от Елизаветы, — особенно когда вижу рядом вашу фигуру богини. Не бегите так, пожалуйста! Давайте заключим мир. Не оттягивайте момента блаженства, о котором я мечтаю день и ночь.
Гольфельд внезапно положил свою руку на талию Елизаветы, заставив ее остановиться. Его пылающее лицо с горящими глазами приблизилось к ее лицу.
В первое мгновение она смотрела на него, словно окаменев от изумления, но тотчас же по всему ее телу пробежала дрожь отвращения, и она брезгливым жестом оттолкнула его, крикнув при этом:
— Только посмейте еще раз коснуться меня!
В эту минуту послышался громкий лай собаки. Елизавета порывисто обернулась в ту сторону.
— Гектор, сюда! — позвала она, и вслед за тем из кустов выскочила собака лесничего и с радостным визгом запрыгала вокруг девушки.
— Мой дядя где-то поблизости, — спокойно и холодно сказала она растерявшемуся Гольфельду, — и может в следующее мгновение появиться здесь. Вы, конечно, не захотите, чтобы я попросила его избавить меня от вашего общества. Поэтому советую вам как можно скорее отправиться в обратный путь.
Гольфельд остановился, а Елизавета удалилась вместе с собакой. Тогда он в сердцах топнул и разозлился на себя из-за того, что страсть заставила его забыть об осторожности. Ему даже не приходило в голову, что он действительно внушает девушке отвращение, и он упрекал себя за то, что был слишком неловок и напорист, вследствие чего исполнение его желания снова отодвинулось на неопределенное время. Гольфельд целый час метался по лесу, чтобы овладеть собой, так как гости, все еще праздновавшие — от башни по-прежнему доносилась музыка, — не должны были знать, что за его видимой холодностью скрывается настоящий вулкан.
Он твердил себе, что был неловок, и решил придумать лучший способ добиться Елизаветы. Вновь обретя спокойствие, он вернулся на празднество утешать Елену фон Вальде, обеспокоенную и несчастную из-за его отсутствия.
