Это известие успокоило также и Лиану.
Вошел слуга и доложил, что в столовой подан завтрак. Эта столовая замыкала собой длинный ряд комнат гофмаршала; окна ее, обращенные на восток, выходили на обширный двор замка. Убранство ее состояло из массивной дубовой мебели, из множества оленьих и кабаньих голов, развешанных по стенам, и из массивных кубков в буфетах — все это могло бы с гордостью служить украшением рыцарских обеденных зал Средних веков. В одном из углов столовой топился камин, искры с треском летели на широкую полосу падавшего на паркет луча утреннего солнца. Тепло от камина достигало только кресла гофмаршала и стоящего около него покрытого салфеткой столика, так как столовая была очень просторным помещением.
Подагра на этот раз, по-видимому, не так мучила старика: оставив свое кресло, но все-таки опираясь на костыль, он стоял у окна и смотрел во двор, когда вошла Лиана. Она увидела всю его фигуру в профиль. Этот человек, высокого роста, худой, как все Майнау, был, вероятно, красив в молодости, если бы только черты его не были чересчур мелкими для мужского лица; глубокая впадина между лбом и носом и слишком маленькое расстояние от подбородка до носа составляли те особенности, которые делали в молодости его лицо пикантным, а теперь придавали ему чрезвычайно лукавое выражение.
Сквозь полуотворенную дверь соседней комнаты слышался громкий голос маленького Лео. Странное дело, беспокойство, которое Юлиана ощутила при виде старика, стоявшего у окна, этот голос развеял, он каким-то образом умиротворил молодую женщину… В стороне от гофмаршала, на почтительном расстоянии стояла ключница. В руках она держала книгу и разные бумаги, по-видимому хозяйственные счета, и вытягивала шею, стараясь через плечо своего господина тоже посмотреть во двор…
Когда Лиана, поклонившись гофмаршалу, прошла мимо нее, то не заметила по ее лицу, чтобы она помнила о событиях прошедшей ночи. Гофмаршал повернулся и ответил на поклон Лианы хотя и любезно, но как-то торопливо; все внимание его, казалось, сосредоточилось на каком-то предмете во дворе.
— Вот, полюбуйтесь! — сказал он с волнением, обращаясь к подходившей Лиане, и указал ей на двор. — Эти безбожные повесы обломали молодые деревья, только что посаженные в парке… Негодяи! Они хорошо знают, что арапник висит на стене с тех пор, как я осужден сидеть на одном месте… Но на этот раз Рауль проучит их, чтобы впредь неповадно было, ведь это его касается — эти новые посадки сделаны по его желанию.
Барон Майнау, вероятно, только что вернулся с утренней прогулки верхом; он был в запыленном платье, с хлыстом в руке и со шпорами.
Перед ним стояли «безбожные повесы» — двое деревенских детей, мальчик и девочка. Их привел полевой сторож, который, держа мальчика за плечо, делал доклад о совершенном ими преступлении. Из всех окон выглядывали головы; у сарая стоял конюх, вытаращив глаза и устремив взгляд на хлыст господина барона, которым тот, слушая доклад, рассекал воздух. Девочка горько плакала, утирая слезы передником, и маленькое личико ее было бледно, как побеленная известкой стена.
Сторож окончил доклад; Майнау сердито отчитывал детей, и его голос доносился в комнаты. Он раза два поднимал над головами маленьких преступников свой хлыст, угрожая строгим наказанием, если проступок повторится, потом указал им на ворота. Девочка опустила передник и бросилась бежать, мальчик последовал за ней, и через несколько мгновений они скрылись за углом под громкий хохот замковых слуг.
— Глупец, глупец! — проворчал недовольный гофмаршал и, прихрамывая, побрел от окна к своему креслу.
Он был в самом дурном расположении духа. Лен окутала его ноги стеганым одеялом, поправила в камине дрова и спросила, указывая на расходную книгу, какие будут дальнейшие распоряжения господина барона.
— Никаких, — сердито ответил он, — кроме известных вам — не давать больше мадеры там, в индийском доме! С ума, что ли, вы сошли, Лен? Вы, кажется, думаете, что мне деньги с неба валятся! Почему бы вам уже не делать ей ванны из вина и бульона? С вас станется!
— Мне все равно, господин барон. Какое мне до того дело? — возразила ключница равнодушно. — Не одно ли и то же для меня наливать воду или вино в ложку, которую я подаю ей… Это новый доктор сказал: она должна пить мадеру.
— Пусть этот болван со всей его премудростью провалится известно куда! Ему незачем посещать ее.
— В тот день, как он вступил в должность замкового врача, молодой барон сам изволил проводить его туда, — пояснила Лен, нисколько не смущаясь резким тоном своего господина. — Он осматривал ее и уже два раза спрашивал меня — будто я могу что знать! — не были ли у нее припадки удушья, прежде чем ее разбил паралич?
Между тем Лиана подошла к большому круглому столу, стоявшему посреди столовой; на столе был приготовлен завтрак. Взяв кофейник, она стала спиной к говорившим и вдруг испуганно схватилась за свое легкое батистовое платье: искры градом посыпались из камина, с таким ожесточением гофмаршал мешал в нем своим костылем дрова.
— Довольно, теперь вы можете убираться, Лен! — крикнул он, пронзая ее взглядом, и указал ей на дверь. — Вы с вашей бабьей болтовней надоели мне!
Ключница с покорностью пошла к двери и уже взялась было за ручку. При этом шуме барон опять сильно ткнул в дрова костылем и повернул лицо к уходившей.
— Лен! — окликнул он ее. — Вы самая несносная женщина, какую мне когда-либо приходилось иметь в услужении, но вы, по крайней мере, имеете то преимущество пред прочей прислугой замка, что по большей части оставляете мудрость свою про себя и не пускаетесь в рассуждения… — Тут он откашлялся. — Пожалуй, продолжайте давать ей мадеру, но только чайными ложками — слышите? — чайными! Большая порция вина может причинить ей вред… Посещения же доктора я запрещаю раз навсегда. Помочь ей он все равно не может, а только беспокоит ее своими осмотрами.
В эту минуту в соседней комнате раздался гневный крик, за ним последовал целый поток бранных слов из уст Лео, и слышно было, как он затопал ногами.
— Эй, что там? — прокричал гофмаршал. — Да где прячется эта Бергер?
— Я здесь, — отозвалась наставница, входя в комнату с обиженным, но все-таки смиренным видом. — Я все время была здесь, в комнате… Лео сначала был такой смирный, послушный, но потом Габриель выронил из молитвенника картинку. Вы ведь, господин барон, знаете, что этот мальчик глуп и вздорен. Вместо того чтобы отдать ее Лео, он стал вырывать ее у него из рук.
Маленький Лео не дал ей окончить; он оттолкнул ее в сторону, подбежал к деду, держа в каждой руке по половине картинки.
— Рвать она все-таки не должна была! Ведь это глупо, дедушка! Не правда ли? — кричал он, вне себя от огорчения. — Мне очень хотелось иметь эту картинку, это правда, а Габриель не давал, ни за что не хотел дать ее мне; тогда она схватила этого чудного льва и разорвала его пополам!.. Посмотри!
— Не могу не восхититься вашим неподражаемым решением, госпожа мудрость, — сказал гофмаршал с едким сарказмом наставнице, которая, сознавая свою правоту, подошла было ближе и теперь в смущении потупила глаза.
