Прием Елизавете оказали очень любезный, хотя в тоне и движениях нельзя было не заметить милостивое снисхождение.
Елизавета опустилась в кресло и только собралась ответить на вопрос баронессы о том, как ей нравится Тюринген, как дверь с шумом распахнулась и в нее ворвалась маленькая девочка лет восьми с развевающимися волосами, прижимавшая к себе хорошенькую собачку, которая визжала и вырывалась.
— Али так непослушен, мама, он совсем не хочет сидеть у меня на руках! — запыхавшись, воскликнула малютка, бросая собачонку на ковер.
— Ты, вероятно, опять дразнила собачку, — проговорила ее мамаша. — Ты мне мешаешь, Бэлла, и очень шумишь, а у меня болит голова… Иди в свою комнату!
— Ах, там так скучно! Мисс Мертенс запретила мне играть с Али и велела повторять басни, которые я терпеть не могу.
— Тогда оставайся здесь, только сиди смирно.
Девочка прошла мимо Елизаветы, вплотную к ней, оглядев при этом сверху донизу ее наряд, потом влезла на резную скамейку для ног, чтобы добраться до вазы со свежими цветами. Прелестный букет в одну минуту превратился в бесформенную массу в маленьких ручках, которые усердно выдергивали цветы и втыкали их в тонкую вышивку занавесок. При этом занятии со стеблей стекали большие капли бурой жидкости, в которой стояли цветы, и падали прямо на платье Елизаветы, так что ей пришлось отодвинуться, потому что мамаша, очевидно, не собиралась приструнить дочь. Елизавета только успела, отвечая на вопрос баронессы, сказать, что в Тюрингене она чувствует себя прекрасно, как больная быстро поднялась и приветливо закивала в направлении скрытой в обоях двери, бесшумно открывшейся в этот момент.
На пороге ее появились двое молодых людей, которых Елизавета уже видела в свою подзорную трубу. Какой контраст представляли они, стоя рядом! Гольфельд должен был сильно склонить набок свой стройный стан, чтобы поддерживать маленькую ручку, лежавшую на его руке. Детская фигурка Сильфиды, покоившейся тогда на кушетке, была сильно искалечена. Хорошенькая головка совсем пропадала в высоко поднятых плечах, а костыль, на который она опиралась правой рукой, указывал на то, что и ноги ей плохо повинуются.
— Прости, дорогая Елена, — проговорила баронесса, обращаясь к вошедшей, — что я побеспокоила тебя, но видишь, я опять обратилась в бедного беспомощного Лазаря, к которому ты всегда так ангельски добра. Госпожа Фербер, — представила она девушку, которая, краснея, поднялась, — была так любезна, что в ответ на мою вчерашнюю записку пришла сама.
— За что я вас от души благодарю, — с приветливой улыбкой обратилась молодая особа к Елизавете, подавая ей руку. Ее взгляд с восхищением скользнул по фигурке Елизаветы и остановился на ее золотых косах, видневшихся из-под шляпы. — Да, я уже видела ваши чудные золотистые волосы, гуляя вчера по лесу, когда вы перегнулись через стену старого замка.
Девушка покраснела еще больше.
— Но именно потому, что вы были на стене, — продолжала Елена, — я лишилась удовольствия, ради которого, собственно, и взобралась на гору. Я хотела послушать вашу игру. При такой молодости — и столь глубокое понимание классической музыки! Как это возможно? Вы доставите мне громадное наслаждение, если согласитесь иногда играть со мной в четыре руки.
По лицу баронессы промелькнула легкая тень недовольства, и от внимательного наблюдателя не ускользнула бы презрительная улыбка, пробежавшая по ее губам. Елизавета не заметила этого, так как все ее внимание было направлено на несчастную собеседницу, нежный, серебристый голосок которой исходил, казалось, из самого сердца.
Гольфельд тем временем пододвинул к кушетке кресло для госпожи фон Вальде и затем откланялся, не произнеся ни слова. Но так как он вышел в дверь, находившуюся напротив Елизаветы, то от нее не укрылось, что в то время, когда молодой человек медленно закрывал ее, его взгляд упал на гостью. Девушка испугалась этого взгляда и начала осматривать свое платье, пытаясь найти в нем какой-то изъян.
Госпожа фон Вальде прервала терзания Елизаветы вопросом о том, какому учителю та обязана своей совершенной игрой, и девушка ответила, что занималась только с матерью и что родители всему учили ее сами.
Во время этого разговора Бэлла, расположившись на ковре, играла с собачкой, причем та то и дело жалобно визжала, и госпожа фон Вальде всякий раз испуганно вздрагивала, а баронесса в конце концов сказала:
— Оставь свои проказы, Бэлла. Мне придется позвать мисс Мертенс.
— Ну так что же! — пренебрежительно отозвалась Бэлла. — Она все равно не посмеет меня наказать: ведь ты сама запретила ей это.
В эту минуту в комнату вошла пожилая особа, довольно бледная. Почтительно поклонившись дамам, она робко проговорила:
— Господин учитель ожидает Бэллу.
— Я не хочу сегодня учиться! — выкрикнула девочка и, взяв со стола моток шерсти, бросила его в вошедшую.
— Нет, дитя мое, это необходимо, — произнесла баронесса. — Иди с мисс Мертенс и будь умницей.
Бэлла уселась в кресло, как будто все это касалось ее не больше, чем укрывшегося под диваном Али, и поджала под себя ноги. Гувернантка хотела было подойти к девочке, но гневный взгляд баронессы остановил ее.
Эта сцена, вероятно, еще долго бы продолжалась, если бы баронесса не прибегла к помощи конфет. Девочка, набив ими рот и карманы, направилась к выходу. Англичанка хотела взять ее за руку, но Бэлла оттолкнула ее и выбежала из комнаты.
Елизавета буквально окаменела от удивления. Кроткое лицо фон Вальде выражало неодобрение, но она не проронила ни слова.
Баронесса снова опустилась на подушки.
— Эти гувернантки вгонят меня в гроб! — со вздохом произнесла она. — Когда же, наконец, мисс Мертенс научится обращаться с Бэллой, как того требует впечатлительная натура девочки? Она совершенно не считается с детским темпераментом и положением своей подопечной. Всех подгоняет под один шаблон — будь то дочь какого-нибудь лавочника или знатного лорда. Мисс Мертенс — отвратительная, педантичная воспитательница. Бог весть, из какой английской глуши она явилась! Ее выговор ужасен!
— Я не нахожу этого, дорогая Амалия, — сказала госпожа фон Вальде, в голосе которой звучала бесконечная доброта.
— Ах, это в тебе говорит твоя ангельская натура. Хотя я сама и не говорю по-английски, но прекрасно слышу, что твой выговор, милочка, несравненно элегантнее.
Елизавета мысленно усомнилась в справедливости этого суждения, а госпожа фон Вальде сделала отрицательное движение рукой и при этом слегка покраснела.
Баронесса же продолжала:
— Бэлла тоже прекрасно чувствует это. Она упорно молчит, когда гувернантка обращается к ней по-английски. Я вполне понимаю ее и всегда выхожу из себя, когда эта особа уверяет, что девочка упрямится.
Слабый вначале голос баронессы постепенно окреп, пока она произносила эту тираду.
Она, казалось, сама заметила это и, вздохнув, утомленно закрыла глаза.
