* * *
Диета! Многим женщинам знакомо это емкое слово, вмещающее в
себя литры обезжиренного кефира, чай из шиповника, огурцы, приправленные
простоквашей, и грезы о жареном цыпленке, ватрушках и мороженом. Когда началась
эта история, я как раз сидела на диете, именно поэтому все произошедшее
стопроцентно ассоциируется у меня с чувством голода.
Собственно, на диету я села ради своего мужа Матвея —
человека благородного происхождения, достаточно известного в Москве
композитора. Он вращался в тех кругах, где водились певицы, модели и актрисы
всевозможных размеров и оттенков. Чтобы вовсе не выйти в тираж, я начала
безжалостную борьбу со своим сорок восьмым размером. Когда становилось совсем
невмоготу, я жевала «Орбит», и фантиками от него к концу второй недели можно
было оклеить бывший Колонный зал Дома союзов.
Кстати сказать, Матвей ни капельки не ценил моих усилий. Его
даже веселила моя молчаливая дуэль с холодильником.
— Ну, что? — спрашивал он, небрежно бросая свой
белоснежный пиджак на спинку кресла. — Весы все еще зашкаливают?
Впрочем, он считал, что женщинам следует прощать абсолютно
все. По причине их врожденной умственной ограниченности. Женщина, полагал
Матвей, должна доставлять эстетическое удовольствие, не более того. Я не сразу
разобралась в его варварской философии, а когда разобралась, вступать в
полемику уже не хотелось. Звезды больше не загорались в моих глазах при взгляде
на его высокий лоб, римский нос, зеленые глаза, в которых светилась искра
божья, и соломенные волосы, спускавшиеся ниже воротничка рубашки. Он зачесывал
их назад, как Александр Годунов, и, кажется, делал это специально, потому что
ему нравилось сходство.
Несмотря на отсутствие детей, мы не разводились. У каждого
из нас были на это свои причины.
После смерти родителей я долгое время жила одна и невзлюбила
одиночество пуще неволи. Я боялась темноты, почти не спала ночью, если рядом
никого не было, и ненавидела возвращаться в пустую квартиру. Поэтому Матвей
казался мне хоть каким-то выходом из положения. Он создавал в доме «эффект
присутствия», который пока что перевешивал все остальное.
Матвей, в свою очередь, тоже нуждался в такой жене, как я,
для того, чтобы во всяком обществе выглядеть достойно. Неженатого композитора,
ясное дело, или заподозрят в склонности к своему полу, или примутся осаждать
нахальные девицы, мечтающие о выгодном браке. Известно, что у каждой из них
хватка бультерьера. Увлекающийся Матвей опасался проявить слабость в
неподходящий момент. Так что я была его «крышей». Для этой цели я подходила
стопроцентно — у меня были сносная внешность и университетское образование. Что
касается любви, то она бежала из нашего дома примерно год назад. Наверное, тоже
узнала об изменах Матвея — наглых и красиво обставленных.
Говоря по правде, мне на это наплевать, потому что я
влюблена в своего нынешнего шефа Горчакова. Я считаю его верхом совершенства,
но он безнадежно женат. На работу меня устроил Матвей полгода назад, когда ему
показалось, что я заскучала. Он попросил своего приятеля, с которым еженедельно
парился в бане, пристроить куда-нибудь журналистку, не имеющую опыта работы.
Приятель, недолго думая, позвонил Горчакову, который был ему чем-то обязан, и
через два дня я уже имела свой стол в офисе фирмы под названием «Альбина».
Горчаков понятия не имел, куда деть лишнего и абсолютно бесполезного
сотрудника, поэтому должность для меня ему пришлось придумать. Так я стала его
помощницей.
«Альбина» — полиграфическое предприятие, малое, но
конкурентоспособное. Меня грела мысль о том, что со временем шеф поймет, что к
моему телу, кроме длинных ног, еще приставлена какая-никакая голова. Гораздо
позже я поняла, что надо было начинать именно с ног.
Кроме меня, в офисе сидела еще секретарша. У нее роскошное
имя Олимпиада и смешная фамилия Бумажкина. Все зовут ее просто Липой. Она
девушка невысокая и в теле. Если кто и подбирал ее на должность секретарши, то,
конечно, жена Горчакова. К такой, как Липа, трудно приревновать. Она отличается
стойким равнодушием к мужчинам, обладает оптимизмом и некоторой долей
врожденного хамства: ни одну реплику не оставляет без ответа. Считается, что
она цинична, хотя на самом деле Липа, как мне кажется, просто большой
испорченный ребенок. Шефа она тем не менее уважает, а ко мне относится без
всякой враждебности. И я это ценю.
Все началось в пятницу. Ничто не предвещало беды. Горчаков
после обеда в офисе отсутствовал, и мы с Липой немножко расслабились. Когда шеф
позвонил и сказал, что сегодня не придет, она предложила:
— Можешь уйти пораньше.
Сама она не имела права бросить телефон ни на минуту. Я с
благодарностью приняла предложение и, поправив макияж, тронулась в сторону
метро. В тот день должен был состояться последний семинар из цикла «Как
изменить свою жизнь», куда я записалась в приступе жалости к себе. Но на
семинар в тот день я так и не попала.
В Москве стояло лето — было так жарко, что каблуки вязли в
асфальте и весь город бился в духоте, словно горячечный больной, жаждущий воды
и прохлады. Едва я вышла из офиса и сделала несколько торопливых шагов, как
услышала позади урчание мотора. Меня обогнала светлая иномарка — серебристая и
длинная, словно рыбина. Она затормозила чуть впереди, мгновенно открылись обе
дверцы, и на свет божий появились двое парней, похожие друг на друга, как
близнецы. Светло-серые брюки, белые рубашки с закатанными до локтей рукавами и
узкие галстуки, одинаковые стрижки, невыразительные глаза. «Двойняшки»
улыбались. Я тоже стала улыбаться, потому что шли они ко мне.
Правда, улыбка — это единственное, что я успела им продемонстрировать.
Потому что в следующую секунду меня с двух сторон взяли под белы рученьки и
потащили к машине. «Вот почему жертвы похищений никогда не кричат, —
пронеслось у меня в голове. — Они просто не успевают сообразить, что
происходит».
— Помогите! — только и успела пискнуть я. Но было
уже поздно.
Я оказалась на заднем сиденье иномарки, зажатая между
похитителями-"близняшками". Шофер — человек в каскетке и темных очках
— даже не обернулся. Он сразу же тронул машину с места. Только что я стояла на
тротуаре возле своего офиса, а теперь нет меня. Ищи-свищи.
— Не волнуйтесь, — не поворачивая головы, сказал
тот из «близнецов», что сидел справа.
Говорил-то он мягко, но держал меня так, что после его
пальцев на руке обязательно останутся синяки. Если это вообще будет иметь в
моей жизни какое-то значение…
«Слава богу, они не горцы, — в первую секунду с
облегчением подумала я. — И я не стану еще одной безымянной кавказской
пленницей». Но потом услужливый мозг подсказал, что и соотечественники вполне
могли взять меня в качестве заложницы, чтобы самым банальным образом выколотить
из Матвея деньги. У него было припрятано кое-что на черный день, и догадаться
об этом, учитывая его образ жизни, особого ума не требовалось. Я со страхом
поняла, что муж может запросто отказаться платить, понадеявшись на милицию, и
после бесплодных переговоров с ним меня бросят в какую-нибудь канаву. Уже
мертвую, естественно.
