— Само собой.
Бернард шел по коридору за миссис Джонс и ее ребенком — они шлепали босыми ногами по гладкому деревянному полу — и думал о том, что, может, ему тоже следовало разуться. Женщина постучала в дверь и открыла ее, не дожидаясь ответа.
— Миссис Ридделл, вас пришел проведать ваш племянник из Англии.
Урсула лежала на низкой раскладушке, укрытая лишь хлопчатобумажной простыней. Одна рука, в гипсе и на перевязи, покоилась поверх простыни. Когда Бернард вошел в комнату, тетка приподняла голову и протянула, приветствуя его, здоровую руку.
— Бернард, — хрипло проговорила Урсула. — Как хорошо, что ты здесь. — Он пожал ей руку и поцеловал в щеку, и она снова откинулась на подушку, продолжая крепко сжимать его руку. — Спасибо, — прохрипела Урсула. — Спасибо, что приехал.
— Ну, я вас оставляю, — сказала миссис Джонс, удаляясь и закрывая за собой дверь.
Бернард придвинул к раскладушке стул и сел. В свое время он навещал нескольких раковых больных, но все равно потрясенно смотрел на страшно исхудалые руки, тусклую желтоватую кожу, резко выступающий под тонкой хлопчатобумажной рубашкой гребень ключиц. И только в ярко-голубых, как у отца, глазах, глубоко запавших в обведенные темными кругами глазницы, неукротимо светилась жизнь. Бернард с трудом мог связать эту изможденную седую старуху с жизнерадостной, пышущей здоровьем блондинкой в платье в горошек, которая столько лет назад появилась в их доме в Брикли, осыпая изумленное и слегка шокированное семейство американскими конфетами и американскими гласными. И тем не менее это его тет- ка — семейное сходство не вызывало сомнений. Голова Уолшей, которую невозможно было не узнать — узкая, с высоким лбом и орлиным носом, — казалась почти что черепом. Бернард словно на мгновение увидел, как будет выглядеть на смертном одре его отец — или он сам.
— Где Джек? — спросила Урсула.
— Боюсь, что с папой произошел несчастный случай.
Бернард был поражен остротой собственного разочарования, когда сделал это признание. Он осознал, что всю последнюю неделю лелеял некую сентиментальную фантазию, в которой величаво возглавлял трогательное воссоединение брата и сестры — слезы, улыбки и скрипичная музыка. В этом инциденте пострадал не только таз отца, но и его, Бернарда, тщеславие.
— О боже, — проговорила Урсула, когда он кратко отчитался о событиях дня. — Это ужасно. Джек будет винить в этом меня.
— Он будет винить меня, — возразил Бернард. — Я сам себя виню.
— Ты не виноват.
— Мне нужно было как следует за ним следить.
— Джек всегда испытывал священный ужас перед переходом улиц. Доводил маму до исступления, когда мы были детьми. Ты уверен, что страховка покроет все расходы?
— Да вроде бы. Включая дорогу домой... похоже, что мы пробудем здесь больше двух недель.
— О, кстати, вспомнила — ты получил деньги в банке?
— Да. — Он похлопал по распухшему бумажнику в нагрудном кармане рубашки.
— Боже мой, Бернард, ты что, разгуливаешь с двумя с половиной тысячами долларов наличными?
— Я приехал сюда прямо из банка.
— Тебя могут ограбить. В наши дни в Вайкики полно преступников. Бога ради, переведи все это в дорожные чеки или спрячь дома. В буфете на кухне для этих целей стоит коричневая банка из-под печенья.
— Хорошо. Но как ты, Урсула? Как ты себя чувствуешь?
— Да я ничего. Вообще-то не слишком хорошо, если быть откровенной.
— Тебя мучают боли?
— Не очень. Я принимаю таблетки.
— Миссис Джонс говорит, что ты мало ешь.
— Мне не нравится ее стряпня. Она с Фиджи или с Филиппин, откуда-то из тех мест, у них другая кухня.
— Ты должна есть.
— У меня нет аппетита. И запоры мучают с тех пор, как я здесь. Мне кажется, это из-за болеутоляющего. И такая жара, будь она неладна. — Урсула обмахнулась краем простыни. — До этого района Гонолулу пассаты, как видно, не добираются.
Бернард оглядел маленькую голую комнату. Жалюзи на окне были сломаны и висели косо, загораживая вид на задний двор, который, судя по всему, был завален отслужившей свой век домашней бытовой техникой — холодильники и стиральные машины ржавели и зарастали травой. На стене, там, где в комнату просочилась, высохнув затем, дождевая вода, осталось пятно. Деревянный пол был покрыт пылью.
— В больнице не могли подыскать для тебя чего- нибудь получше?
— Это было самое дешевое место. Моя страховка рассчитана только на госпитализацию, но не на последующий уход. Я не богата, Бернард.
— Но разве твой муж, твой бывший муж...
— Алименты не выплачиваются вечно, ты же знаешь. В любом случае Рик умер. Он умер несколько лет назад.
— Я не знал.
— Никто в семье об этом не знал, потому что я не сообщила. Я в основном живу на социальное пособие, а это нелегко. Дело в том, что стоимость жизни в Гонолулу самая высокая в Штатах. Почти все нужно завозить. Это называют налогом на рай.
— Но у тебя же есть сбережения?
— Мало. Не столько, сколько нужно бы. В семидесятых я неудачно вкладывала деньги, много потеряла. Теперь у меня остались только акции компаний с высокими дивидендами, но в восемьдесят седьмом они резко упали в цене. — Она поморщилась, словно от приступа боли, и немного повернулась, меняя положение.
— Тебя навещает здесь твой специалист? — спросил Бернард.
— Договоренность такая, что в случае необходимости миссис Джонс звонит ему в больницу. Но это не поощряется.
— Он был здесь хоть раз?
- Нет.
— Я с ним свяжусь. Миссис Кнопфльмахер дала мне его телефон.
— Значит, ты познакомился с Софи? — с гримаской спросила Урсула.
— Она как будто очень милая.
— Любопытная, как черт. Ничего ей не рассказывай, иначе обо всем тут же станет известно всему дому Она очень помогла нам с папой, когда мы приехали. Встретила нас в аэропорту.
— Бедный Джек! — простонала Урсула. — Как это несправедливо. Вы с Джеком прилагаете столько усилий, летите через полмира, чтобы повидать бедную больную старуху, и сразу же один из вас попадает под машину. Почему Господь допускает такие вещи?
Бернард промолчал.
Урсула скосила на него ярко-голубой глаз.
— Ты все еще веришь в Бога, да, Бернард?
— Не совсем.
— О... Мне жаль это слышать. — Урсула закрыла глаза, и выражение лица се сделалось унылым.
— Ты же знала, что я покинул церковь, разве нет?
— Я знала, что ты ушел из священников. Но не думала, что ты вообще отказался от веры. — Она открыла глаза. — Кажется, была какая-то женщина, на которой ты хотел жениться?
