В конверт был вложен маленький отротированный буклет с литургией гавайской народной мессы и листок с фотокопией страницы из «Ридерз дайджеста».
Цитата из книги Мигеля де Унамуно
[120]
«О трагическом чувстве жизни у людей и народов» была отмечена зеленым маркером.
В самых потаенных уголках души человека, который верит, что смерть навсегда положит конец его личному сознанию и даже памяти, в этих отдаленных уголках, о чем он, возможно, и не подозревает, таится тень, смутная тень, тень тени неуверенности, и когда он говорит себе: «Не остается ничего другого, как прожить эту преходящую жизнь, ибо иной жизни нет!», он в то же время слышит, как в этих самых потаенных уголках бормочет его собственное сомнение: *Кто знает?..». Он не уверен, что слышит правильно, но он слышит. И точно гак же в каком-то уголке души истинно верующего, который верит в грядущую жизнь, приглушенный голос, голос неуверенности, бормочет на ухо его душе: «Кто знает?..» Возможно, голоса эти не громче комариного зуда, когда ветер с ревом гнет деревья в лесу; мы едва различаем это жужжание, и все равно, слившееся с ревом бури, оно слышно. Как вообще мы смогли бы жить без этой неуверенности?
Бернард сложил тонкие листки писчей бумаги и вместе с буклетом и фотокопией убрал их в желтый конверт. Глядя сквозь мерцающий огонь медных буковых листьев в голубое небо, он улыбнулся. Листья шелестели на ветру, и один или два, кружась, опустились на землю, как крохотные язычки пламени. Бернард несколько минут оставался в такой позе — голова запрокинута, руки раскинуты по спинке скамьи, — погрузившись в счастливые мечты. Затем поднялся и бодро зашагал к зданию колледжа, внезапно охваченный неудержимым желанием выпить кофе. Толкнув раздвижные двери, ведущие в преподавательскую, он чуть не столкнулся с выходившим Джайлзом Фрэнклином.
— Еще раз приветствую! — воскликнул Фрэнклин, придерживая дверь, чтобы Бернард мог пройти, и, глянув на конверт в руке Бернарда, весело добавил: — Хорошие новости или плохие?
— Хорошие, — ответил Бернард. — Очень хорошие новости.
