Девушка свернула в проулочек меж двух заборов, вихрем
выметнулась в другой порядок изб, потом метнулась вправо, огибая уличный
колодец, и вдруг точно сквозь землю провалилась. Данька не сразу сообразил, что
девушка спрыгнула с обрывчика и скрылась в перелеске, примыкавшем к деревне.
Последовал за ней. Остро запахло зрелой, влажной зеленью. Серебристые ноги
стремительно мелькали впереди, а темный сарафан сливался с тьмой, царившей
среди плотно стоящих стволов. Даньке даже жутковато вдруг сделалось: а путная
ли девка его ведет неведомо куда? Рассказывали, на помощь людям порою являлись
лесные русалки и, якобы спасая, затаскивали их в такие дебри дремучие, что
потом и концов пропавшего человека найти не могли. Залюбливали его лихие девки
до смерти! Конечно, русалки предпочитают «спасать» крепких молодых мужиков,
желательно красавцев. С Даньки в этом смысле вряд ли будет прок: первое дело,
по младости лет, второе – красавцем его вряд ли назовешь, ну а третье…
Он не успел додумать. Девка резко обернулась, блеснула
глазами:
– Все! Пришли!
И, низко нагнувшись, нырнула под нависшие ветви. Данька
последовал за ней. Тут уж царила вовсе кромешная тьма, но горячая рука
вцепилась в его запястье, потянула, указывая направление, голос неразборчиво
вымолвил:
– Теперь не найдут! – И она затихла рядом,
переводя дыхание.
Данька тоже выталкивал из себя заполошные выдохи, жадно
глотал воздух, пытаясь различить запахи. Сначала он ничего не видел, только
нюхом чуял. Пахло кисло – сыростью, почему-то ржаным несвежим хлебом и, такое
ощущение, прокисшей кашей. Вообще дух был неприятный, тревожный, Данька никак
не мог понять, что в нем такое, но вдруг осенило: да ведь здесь пахнет кровью!
Застарелый кровавый запах – вот что властвует над всем!
Данька напрягся, стараясь заставить глаза побыстрее
привыкнуть к темноте. Страх, который пропал было, развеялся с ветром
стремительного бегства, вернулся, снова зашарил ледяными пальцами по шее и
спине.
Постепенно глаза начинали видеть. Данька понял, что стоит в
каком-то балагане – вроде бы дощатом, потолок настолько низок, что и он, и
девушка, которая была с Данькою примерно одного роста, только-только не
касались его макушками. Почти вплотную к Даньке стояли стол и лавка, а чуть
поодаль – топчан, на который причудливой кучей было навалено какое-то тряпье.
Больше ничего рассмотреть он не успел: девка приблизилась и вдруг так толкнула
в грудь, что Данька, вскрикнув от боли, полетел на лавку. Сильно ударился
спиной, но это было еще полбеды. Гораздо хуже, что девка внезапно рухнула на
него, навалилась всем весом и, уткнув в его губы влажный, тяжело дышащий рот,
зашарила жадными руками по его бедрам, пытаясь развязать вздержку штанов.
Господи! Так и есть – русалка-любодеица…
В первый миг и дыхание Данькино пресеклось, и ума он
лишился, и сердчишко замерло, а девкины проворные руки так и лезли ему между
ног, искали там чего-то… Данька чудом вывернулся из-под горячего тела,
сверзился с лавки на земляной пол, привскочил, кинулся было в сторону, но девка
оказалась проворнее: цапнула за подол рубахи – так кошка ленивой лапкой ловит
мышонка, из последних сил попытавшегося дать деру. Данька рванулся, споткнулся,
со всего маху ударился о топчан – и обмер, когда куча тряпья вдруг
зашевелилась, застонала, потом раздался некий невообразимый звук, вроде бы
кто-то хрипло, задавленно рассмеялся, а потом негромкий, донельзя измученный
голос произнес, странно, твердо выговаривая звуки:
– Ну, нашла наконец себе новую забаву?
Батюшки-светы! Да это никакое не тряпье, разглядел Данька,
это человек лежит, распростершись, раскинув руки и ноги, накрепко привязанные к
топчану!
– Терпите, сеньор, терпите! Теперь ваш черед терпеть
эту дикую тва-арь… – продолжил незнакомец, но тут же его голос пресекся
стоном.
Данька наклонился, пытаясь разглядеть лицо этого человека,
но в это мгновение получил увесистый удар по затылку и, лишившись сознания,
беспомощно сполз наземь. Он уже не чувствовал, как ему заломили за спину руки,
связали их каким-то грубым жгутом, потом опутали ноги и оставили валяться,
скрючившись. Он не слышал, как девка, странно, утробно похохатывая, подошла к
топчану и проворно забралась на него, не слышал надсадного дыхания, мучительных
стонов и яростных, исполненных ненависти выкриков:
– Чертовка! Оставь меня! Изыди, сатана! Да будь ты
проклята!
Июнь – ноябрь 1727 года
Из донесений герцога де Лириа архиепископу Амиде. Конфиденциально
«Ваше преосвященство, примите мои первые выводы: в Московии
вовсе не нужен посланник: говорю не потому, что я не хочу тут жить, но
бесполезен расход, который для этого делается королем нашим и государем.
Московия нам нужна только в войне с англичанами. В этом случае московиты не
только могут доставить нам громаднейшую помощь диверсией, какую они смогут
сделать в Германии и, следовательно, отвлечь с этой стороны наибольшую силу
наших врагов, но они также достаточно сильны в случае нужды перенести войну
внутрь самой Англии. Но во время мира союз их бесполезен; годится разве только
относительно торговли, из которой мы можем извлечь большие выгоды.
Есть еще другой повод считать бесполезным иметь теперь
посланника в Петербурге – это перемена правительства. Оно попало теперь в руки
московитов, между которыми есть еще много таких, которые держатся старых
обычаев, и есть такие, которые решительно осуждают всякий союз с нашей
монархией, потому что считают его для себя совершенно бесполезным по причине
отдаленности нашей Испании, и думают, что им нужно быть в хороших отношениях
только с англичанами, коих морская сила имеет громадное преимущество перед их
силою. Противоположного мнения держится только князь Меншиков.
Не мешало бы довести до сведения короля нашего государя,
какие идеи одушевляют этого министра. Этот человек – величайший честолюбец,
какого только видел мир. Нельзя сказать, что в своем счастии он ходит ощупью,
он умеет вести дела: в несколько лет из ничего и из низкого состояния он
сделался первым подданным Московитской монархии, князем Империи и богатейшим
вассалом по всей Европе. Но этим счастием его честолюбие не удовлетворилось.
Вы, конечно, знаете, как он добивался быть избранным в герцоги Курляндии. Хотя
это ему не удалось, он все-таки не отказался еще от этой мысли. Главная же цель
его – выдать свою старшую дочь Марию за малолетнего русского царя, а самому
сделаться королем Польши, и потому он расчищает себе дорогу на случай смерти
короля Августа. По этой, собственно, причине он так предан австрийскому
императору.
