Когда все закончилось, она поняла, что солгала. Если это и не было любовью, то чем-то столь же сильным и опасным.
Она провела пальцем по вздувшейся вене на его руке.
— Ты родился в Италии?
Он поцеловал ее руку, скользящую по его коже.
— Да, сотни лет назад. До того, как моя плоть онемела.
— Тогда почему ты говоришь без акцента?
Он перекатился на спину, скрестил руки под головой и усмехнулся.
— Я провел в Америке больше времени, чем ты. И очень старался избавиться от акцента. А ты не собираешься спрашивать меня о солнечном свете, чесноке и серебряных пулях?
— Это все суеверия?
— Похоже, что так. — Он вновь усмехнулся. — Зато чувства постепенно угасают.
— Ты сказал, что не способен любить.
Он вытащил из прикроватной тумбочки перьевую ручку и вонзил кончик себе в руку.
— Видишь?
Кровь медленно растеклась по коже.
— Прекрати! Господи, зачем ты себя поранил?
— Просто чтобы показать. Плотью постепенно овладевает… рак, если можно так выразиться. Все начинается с самых холодных частей тела. Нервы разрушаются. Я ничего не ощущаю. Эмоции тут ни при чем.
— И только для охраны своей территории…
— Да. Эмоции не умирают окончательно. В этом кроется ужасный конфликт. Я слышал об одном очень старом вампире, у которого был поражен мозг. Он стал хуже, чем акула, превратился в машину для поглощения крови. Но метастазы распространяются очень медленно.
Она набросила на себя простыню. Теперь, когда они лежали порознь, комната казалась прохладной.
— Но ты казался мне обычным человеком, когда…
— Значит, ты ничего не почувствовала, когда мы целовались?
— Почувствовала?
Он взял ее указательный палец и засунул себе в рот. У самого корня языка она нащупала крошечные выступающие шипы.
Она внезапно испугалась и отдернула руку. Он поймал ее пальцы и поцеловал, почти насмешливо.
Ужас перемешался с нежностью, и она зарылась лицом в подушку. Но разве не это она воображала себе и почти надеялась ощутить?
— В следующий раз, — сказала она, повернув к нему лицо, словно маргаритка к солнцу, — выпей моей крови, пожалуйста.
Духи хранителя экрана продолжали танцевать.
Одна мысль об автобусной поездке в Сиэтл вызывала у нее ужас, и она прогоняла ее, словно, оставаясь в Уоррене, могла предотвратить надвигающееся несчастье. Но второе письмо, на этот раз от ее бывшей невестки Мириам, заставило взглянуть фактам в лицо. Мириам писала, что химиотерапия на этот раз не помогала. Эшли «угасает».
«Угасает!»
С той же почтой пришла открытка от Скарофорно:
«Уехал из города по делам, занимаюсь инвестициями. Всего хорошего, человек», — написал он.
Она предупредила мисс Трилби, что ей нужен выходной, чтобы навестить Эшли.
— Ягненочек, ты ужасно выглядишь. Не вздумай ехать на автобусе. Я дам тебе денег на самолет, и ты сможешь отдать их, когда выйдешь замуж за какого-нибудь богатого адвоката.
— Нет, мисс Трилби. У меня просто насморк, вот и все.
Но у нее горела кожа, во рту и в горле пересохло, а голова пульсировала от боли.
В тот день они чистили книги от пыли. Спустившись со стремянки, Гретхен почувствовала такую усталость, что ушла в подсобную комнатку и свернулась клубком на стоявшей там кушетке, взяв с собой книжку «Как пожелаете». Слова кружились у нее перед глазами, но они помогали прогнать мысли о болезни Эшли, о бессмертных раковых клетках, убивающих смертное тело. Мысли о бессмертии. Это должно сработать. Другой вид рака. А потом все мысли исчезли.
Она очнулась в больнице Всех Святых, все такой же больной и беспокойной.
— Пей. У тебя обезвоживание, — сказала ей сиделка.
В комнате пахло отбеливателем и увядшими цветами.
Кто же ее сюда привез?
— Я не знаю. Может, твоя хозяйка? Пожилая женщина. Скоро придет доктор, все тебе расскажет. Постарайся каждый час выпивать по стакану воды.
В минуты просветления Гретхен испытывала радость. Началось перерождение, определенно это то самое перерождение. Если она выживет, то освободится от непосильной ноши человеческого бытия.
Анализы ничего не выявили. Ничего удивительного, этот вирус не станет размножаться в желе из агар-агара. Если только это действительно вирус.
Она не спала ночами, мечтая о человеческой крови. И расплакалась, когда из палаты перевели ее соседку, страдающую от анорексии вдову, почти высохшую от голода, но все же способную дать несколько восхитительных капель, если бы Гретхен смогла добраться до нее в отсутствие сиделок.
Однажды ее посетила мисс Трилби, и только неимоверным усилием воли она удержалась, чтобы не наброситься на женщину.
— Убирайтесь отсюда! — закричала Гретхен. — Иначе я убью вас!
Доктора, неспособные определить ее заболевание, должно быть, встревожились после такого взрыва с ее стороны, и в палату больше никого не помещали. И ее тоже не выписывали, несмотря на отсутствие страховки.
Мисс Трилби больше не возвращалась.
Никто не мог предположить, что у нее рак. При раковых заболеваниях не бывает лихорадки, жажды, чрезмерно блестящих глаз и онемения кончиков пальцев.
Наконец она поняла, что ждала слишком долго. В те несколько минут в день, когда лихорадка ее отпускала, она была слишком слаба, чтобы с кем-то справиться.
Скарофорно пришел, когда она уже почти умирала. Она была в сознании, но перед глазами все расплывалось, и дыхание смерти — запах дезинфекции — не вызывало отвращения.
— Я в карантине, — прошептала она.
Это было не совсем так, но после того, как она прогнала мисс Трилби, ее больше никто не навещал.
Он только махнул рукой и распаковал большой шприц.
— Что тебе необходимо, так это кровь. Но они об этом, конечно, не подумали.
— Где ты это взял?
Как же прекрасна кровь. Ей хотелось прижать запястья Скарофорно к едва наметившемуся выступу под языком и насладиться горячим источником его вен.
— Ты слишком слаба, чтобы пить. Для полного выздоровления тебе бы надо несколько кварт человеческой крови. Но моя тоже сойдет.
Она напряженно следила, как Скарофорно туго перевязывает себе руку, втыкает иглу в вену на локтевом сгибе, как наполняет шприц.
Она потянулась к шприцу. Он отвел его подальше. Она рвалась изо всех сил. Но он положил шприц на тумбочку у кровати и схватил ее запястья, сжал их одной рукой.
— А ты сильнее, чем я думал.
